Не надо обо мне. Не надо ни о ком.
Заботься о себе, о всаднице матраца.
Я был не лишним ртом, но лишним языком,
подспудным грызуном словарного запаса.
Теперь в твоих глазах амбарного кота,
хранившего зерно от порчи и урона,
читается печаль, дремавшая тогда,
когда за мной гналась секира фараона.
С чего бы это вдруг? Серебряный висок?
Оскомина во рту от сладостей восточных?
Потусторонний звук? Но то шуршит песок,
пустыни талисман, в моих часах песочных.
Помол его жесток, крупицы — тяжелы,
и кости в нем белей, чем просто перемыты.
Но лучше грызть его, чем губы от жары
облизывать в тени осевшей пирамиды.
Трудный, словно еда вчерашняя:
Нет гостей, самому не хочется.
Город рыком моторов кашляет
Как ворона-туберкулезница.
Он паласы не стелет под ноги.
И, без продыху, во дворе
Наплевательски курит в окна мне
Дымом яблонь и тополей.
Он стучать начинает затемно
Лапой дворника по груди.
Он с долгами необязателен,
Понедельником нелюдим.
Резкий, словно к начальству вызвали,
Сразу волю дает плечам,
Он в толпе тебя видит издали
И тревожит по мелочам.
Каждый год день танкиста празднует,
Хотя сам даже не служил.
И заводит, всегда по-разному,
Неизбежно за гаражи.
А весной он водой холодной
Нас затопит. Убьет паркет.
Мне бы съехать куда угодно.
Город – очень плохой сосед.
