Терпел я, уповал на Бога,
И преклонился ко мне Бог;
Мое смятение, тревога
Проникнули в Его чертог.
Из бездн клевет меня избавил,
Приял в объятья Он свои,
На камне ноги мне поставил
И утвердил стопы мои.
Вложил в уста мои песнь нову,
Хвалу я Господу воспел;
Все зрели, все дивились слову,
В котором я о Нем гремел.
Блажен, своим кто упованьем
Почитет в Боге лишь одном,
И ложной суеты с мечтаньем
Не ослепляется лучом.
Велик, велик Он чудесами,
Которые на мне явил;
Непостижимыми делами
Себя никто с Ним не сравнил.
Не исчислять их, проповедать,
Мое я пенье возношу
Сердечны чувства исповедать;
Других я жертв не приношу.
Так! в путь иду мой, не робея
(Написано о мне в судьбах!),
Законом Божьим пламенея,
Живущим у меня в костях.
Ни к чему разговаривать желтизну фильтра.
Ни к чему почему-то отчаянье дует в цветок.
Когда до утра
раскуривание тьмы не приводит
к не дуальному: рано-долго.
Из тины до зрачка — засвет зимы,
маячащее в изменённом аттракторе.
От тени до тьмы и от тьмы до тени
проворен Ицхак, но нет:
свет и бред не анемичны.
Брызги шампанского и музыка,
лёгкая апатия от кислинки дышащего.
А от дыхания до ока —
тесна рука дающего:
в поисках не себе.
И проводы до плачущего в становлении,
когда не пахнет дым вечности.
От точки бифуркации до исполнения —
назначение данности:
гаммово, но гулко по щиколотке тигриной.
