Пламя рдеет, пламя пышет,
Искры брызжут и летят,
А на них прохладой дышит
Из-за речки темный сад.
Сумрак тут, там жар и крики,-
Я брожу как бы во сне,-
Лишь одно я живо чую:
Ты со мной и вся во мне.
Треск за треском, дым за дымом,
Трубы голые торчат,
А в покое нерушимом
Листья веют и шуршат.
Я, дыханьем их обвеян,
Страстный говор твой ловлю…
Слава богу, я с тобою,
А с тобой мне как в раю.
Ковыляя на трех ногах, улыбающаяся собака
переходит дорогу. Я смотрю ей вслед и шепчу: «Однако».
В небе темно и мрачно, под ногами от грязи зыбко.
Пешеходный мост впереди — как перевернутая улыбка.
Дворник сыплет на тротуар горстки бурой соли.
Улица морщит лицо и шипит от боли.
Пешеходный мост, как мальчишка, таращится на машинки.
И люди по нему пробегают, как по лицу — морщинки.
Останавливаюсь у «Дикси», подсчитываю монету.
На курево не хватает. Хватает лишь на газету.
Нашарив в кармане увядшую плоть окурка,
иду покупаю газету. Называется — «Литературка».
Критики хают поэта, твердя, что легко и свободно
должен течь стих, и что дольником в наше время не модно
писать. И делают стойку, как доберманы
на загнанного ЗК, увидев анжамбеманы.
После этих статей в душе у поэта остается вмятина,
как от удара лопатой. Он шепчет: «Фигня, бредятина».
Или с усмешкой цедит: «Какое скотство».
И критик жмурит глаза, почувствовав свое превосходство.
2005
