Утро в её груди —
это светлое бремя,
с которым она проснулась подле Него,
принёсшего терпкий запах с щетиной,
и ей показалась, что ей под силу Его обуздать,
вытряхнуть дух порочных набегов…
ещё предстоит научиться
входить через поры в Него
целебным раствором,
слепым притяженьем,
ещё не раз предстоит
слезами клясть себя
за нелепость желанья
быть всем для Него —
светом..
миром…
в котором она останется
одним из утр
в Его груди…
Бои ушли. Завесой плотной
плывут туманы вслед врагам,
и снега чистые полотна
расстелены по берегам.
И слышно: птица птицу кличет,
тревожа утреннюю стынь.
И бесприютен голос птичий
среди обугленных пустынь.
Он бьется, жалобный и тонкий,
о синеву речного льда,
как будто мать зовет ребенка,
потерянного навсегда.
Кружит он в скованном просторе,
звеня немыслимой тоской,
как будто человечье горе
осталось плакать над рекой.
