Как-то стыдно изящной словесности,
отрешенности на челе.
Как-то стыдно натужной небесности,
если люди живут на земле.
Как-то хочется слова непраздного,
чтоб давалось оно нелегко.
Все к Некрасову тянет, к Некрасову,
ну, а он — глубоко-глубоко…
Как-то стыдно сплошной заслезненности,
сострадательства с нимбом борца.
Как-то стыдно одной заземленности,
если все-таки есть небеса.
Как-то хочется слова нескушного,
чтоб лилось оно звонко, легко,
и все к Пушкину тянет, все к Пушкину,
ну, а он — высоко-высоко…
Прозреньем безжалостным я разъял
Кромешную суть твою,
И всё же мой горький, горький фиал
К ногам твоим лью и лью.
Не совместимо в людском естестве
То, что слилось в тебе,
В твоём завораживающем колдовстве,
В неутолимой алчбе.
Матерь бесчисленных мириад,
Плоть начальных племён,
Творивших царство века назад —
Тебе цитадель и трон;
И — отдающая свой порыв
Любому — без слов, без дум,
Каждому исполину открыв
Свой пламень, разгул, самум.
Ты — поприще, на котором, гремя,
Гиганты вступили в бой, —
Ты, раздираемая двумя,
Из коих могуч — любой.
Ты — первое из покрывал на пути
К противозначным мирам,
Куда мой дух взманила брести
Мать Мрака по вечерам.
Преграда отброшена — и в глубине
Чуть слышится, как перезвон,
Хрустальный голос, поющий мне
Из цитадели времён.
