Страшней, чем горе, эта скука.
Где ты, последний терн венца,
Освобождающая мука
Давно желанного конца?
С ее бессмысленным мученьем,
С ее томительной игрой,
Невыносимым оскорбленьем
Вся жизнь мне кажется порой.
Хочу простить ее, но знаю,
Уродства жизни не прощу,
И горечь слез моих глотаю
И умираю, и молчу.
Смотрит с неба месяц бледный,
Точно серп стальной;
По селу мороз трескучий
Ходит сам-большой.
По заборам, по деревьям
Вешает наряд;
Где идет, в снегу алмазы
По следу горят.
Шапка набок, нараспашку
Шуба на плечах;
Серебром сияет иней
На его кудрях.
Он идет, а сам очами
Зоркими глядит:
Видит он, — вот у калитки
Девица стоит…
Поглядел, тряхнул кудрями, —
Звонко засвистал —
И пред девицей любимым
Молодцом предстал.
«Здравствуй, сердце!.. здравствуй, радость!» —
Он ей говорит;
Сам же жгучими очами
В очи ей глядит.
«Здравствуй, Ваня! Что ты долго?
Я устала ждать.
На дворе такая стужа,
Что невмочь дышать…»
И мороз рукой могучей
Шею ей обвил,
И в груди ее горячей
Дух он захватил.
И в уста ее целует —
Жарко, горячо;
Положил ее головку
На свое плечо.
И очей не сводит зорких
Он с ее очей;
Речи сладкие такие
Тихо шепчет ей:
«Я люблю тебя, девица,
Горячо люблю.
Уж тебя ли, лебедицу
Белую мою!»
И все жарче он целует,
Жарче, горячей;
Сыплет иней серебристый
На нее с кудрей.
С плеч девичьих душегрейка
Съехала долой;
На косе навис убором
Иней пуховой.
На щеках горит румянец,
Очи не глядят,
Руки белые повисли,
Ноги не стоят.
И красотка стынет… стынет…
Сон ее клонит…
Бледный месяц равнодушно
Ей в лицо глядит.
