Отцы поднимают младенцев,
Сажают в моторный вагон,
Везут на передних сиденьях
Куда-нибудь в цирк иль кино.
И дети солидно и важно
В трамвайное смотрят окно.
А в цирке широкие двери,
Арена, огни, галуны,
И прыгают люди, как звери,
А звери, как люди, умны.
Там слон понимает по-русски,
Дворняга поет по-людски.
И клоун без всякой закуски
Глотает чужие платки.
Обиженный кем-то коверный
Несет остроумную чушь.
И вдруг капельмейстер проворный
Оркестру командует туш.
И тут верховые наяды
Слетают с седла на песок.
И золотом блещут наряды,
И купол, как небо, высок.
А детям не кажется странным
Явление этих чудес.
Они не смеются над пьяным,
Который под купол полез.
Не могут они оторваться
От этой высокой красы.
И только отцы веселятся
В серьезные эти часы.
Я пришел к тебе проститься.
Верю, лучше сохранит
Или белка, или птица
Твой кладбищенский гранит, —
Там, в его сиянье млечном,
Птица явится тотчас,
А над камнем слово вечно,
Да и сколько взмывших нас.
Сколько нас, к Нему простертых,
И не вспомнят свой гранит
Сколько нас, с гранита стертых,
Белка в памяти хранит.
Там одно уже — молиться,
А в молитвах много нас,
Вот и белка, вот и птица —
На земле наш “прозапас”.
А детей прошу и внуков,
Если раз придут в году,
Не глядеть вокруг безруко,
А в запас нести еду.
Это прадеду и деду, —
Птице с белкой пополам,
И через заботу эту
Небо отзовется вам.
