Последние каникулы

1
Стихи за пятьдесят!
На мне они висят
Невыносимой ношей.
Бог с ними! Мне пора
Сбираться. И с утра
В дорогу с Витом Ствошем.
Закончен мой алтарь.
В нем злато и янтарь,
И ангелы и черти,
И даже образ смерти.
Пора не вниз, а вверх —
Туда, поближе к Богу, —
В беспечную дорогу,
В преславный Нюренберг…
Как хорошо в полях
Встречать свой день рожденья!
Как весело хожденье
В сообществе бродяг!
А если есть трояк,
Определим по нюху
Ближайшую пивнуху,
Пристанище гуляк.
Хозяйка, наливай!
И не жалей, читатель,
Что, словно невзначай,
Я свой талант растратил!
Читатель мой — сурок.
Он писем мне не пишет!..
Но, впрочем, пару строк,
В которых правду слышит,
Он знает назубок…
Однако думы прочь!
В походе к Нюренбергу
Звезд полную тарелку
Мне насыпает ночь.
Передо мной лежат
Прекрасные поляны,
Жемчужные туманы
Их мирно сторожат.
Передо мной текут
Прохладные потоки.
И где-то кони ржут,
Нежны и одиноки.
Вечерний свет померк.
Залаяла собака…
Как далеко, однако,
Преславный Нюренберг!
2
Ночь спала. Все слилось.
В костре пылали ветви.
И в красноватом свете
Явился черный лось.
Роскошный рог над ним
Стоял, как мощный дым.
3 Поэмы 65
И в бархатных губах
Держал он ветвь осины.
И , беззащитно-сильный,
Внушал невольный страх.
Он был как древний бог,
И в небе черно-чистом
Созвездием ветвистым
Светился лосий рог.
(Недаром древле Лось
Созвездие звалось.)
Распахнутый для нас
От паза и до холки,
Смотрел он взглядом долгим
Своих тенистых глаз.
— Зачем, — Вит Ствош вскричал
В мучительном порыве, —
Я за плечом Марии
Его не изваял!
И почему царей,
Младенца Иисуса
По манию искусства
Не превратил в зверей!
Но я ответил:
— Брось!
Мы зря переживаем.
Пусть лучше неизваян
Гуляет этот лось.
Пусть вечности бежит
Прекрасное созданье
И нашему страданью
Пусть не принадлежит!
Смири себя, ваятель!
Забудь, что было встарь,
Когда ты свой алтарь
Выдалбливал, как дятел!
Смири себя, смири!
Сомкни плотнее веки!
И отрекись навеки!
И больше не твори!
И долго Вит сидел,
Помешивая угли.
Потом они потухли,
А он в золу глядел.
Вся эта ночь насквозь
Была прозрачной, ясной.
И, как корабль прекрасный,
Плыл по поляне лось.
Вдруг изо тьмы — удар
Остановил мгновенье…
Пороховой угар.
И в нем поникновенье
Творенья красоты
И беззащитной мощ и…
И в озаренной роще —
Хрустнувшие кусты.
Как девушка, вразброс,
Лежал тишайший лось.
И на его главе —
Глаз, смертью отягченный,
И — папоротник черный —
Рога в ночной траве…
Охотник подошел:
— Пудов пятнадцать мяса!
Вот бык! — Он рассмеялся. —
Однако хорошо!
Он сел и закурил…
Для нас погибель зверя —
Начальная потеря,
Начало всех мерил.
— Скажи мне, мастер Вит!
Как при таком мериле
Плечо святой Марии
Кого-то заслонит!
Нам с Витом не спалось.
И мы лесною тропкой
Пошли. И тенью робкой
Плыл перед нами лось.
Лось-куст и лось-туман,
Лось-дерево, лось-темень,
Лось-зверь, и лось-растенье,
И лось-самообман…
Так шли мы — я и мастер, —
Пока не рассвело.
И дивное несчастье
Нас медленно вело…
Вверху подобьем знака
Ветвился лосий рог…
Как далеко, однако,
Преславный городок!..
3
Но вот запел петух
И крыльями захлопал.
Потом очнулся тополь
И помолился вслух.
И я услышал птиц
На утренней поверке.
И голос: «Воротись!
Что делать в Нюренберге?» —
Но я сказал: «Окстись!
Там золотое место.
Я волен. Наконец-то
Я больше не артист.
Я сотворил алтарь
С мученьем и печалью.
Но я не отвечаю,
Что вышел неказист.
Ведь я его отверг!..»
— Но ты бы мог над Тибром
Бродить. Зачем же выбран
Тобою Нюренберг?
-Д а , город нехорош.
Я видел много лучших.
Но просто есть попутчик —
Алтарный мастер Ствош.
— Но как же навсегда
Ты родину покинешь?
Пошел бы в город Китеж
Или еще куда!..
— Превыше всех Россий,
Америк, Полый и Англий
Мне мил дорожный ангел,
Сказавший — не убий! —
— Понятно, — произнес
Тот голос очень сухо.
Явленье злого духа
На этом прервалось.
4
Не надо отвечать
Тому, кто сух и важен.
Но, увлечен пейзажем,
Я начал все прощать.
— Прощение Ивану,
Российскому тирану,
Прощение Петру
За плаху и петлю.
Прощение тому
Ученому кретину,
Что создал гильотину!
Прощение всему!
Прощенье молодцам,
Однажды бунт поднявшим,
А также подлецам,
Их в каторгу погнавшим,
Прощение уму
И бескорыстной страсти,
Прощенье высшей власти!
Прощение всему!
Прощенье облакам,
Туманностям, пропойцам,
Профанам, альбигойцам,
Фазанам, червякам,
Прощение врагам,
Шпикам, цареубийцам,
Татарам и индийцам,
Хапугам, беднякам,
Поэтам из газет,
Бандитам из Чикаго,
Глупцам от А до Зет,
И доктору Живаго,
Майору Сердюку,
Немецкому генштабу,
А также мужику,
Угробившему бабу,
Слепцу, борцу за мир,
Дантисту, богоборцу,
Журналу «Новый мир»
И автору-тлетворцу,
И тем, кто сеет ложь,
То вольно, то невольно…
— Ну, знаешь что! Довольно! —
Сказал мне мастер Ствош.
5
Меж тем невдалеке
Сиял какой-то Суздаль.
И некто в армяке
К нам обратился: «Сударь!»
И пригласил рукой
В харчевню за рекой.
Мы съели щей горшок
И хлеба две краюхи.
И я в народном духе
Спросил его: «Браток!
На Нюренберг, — скажи, —
Податься как поближе?»
— Допрежь ступай к Парижу, —
А там левей держи.
Тот парень был непрост.
И прямиком из чайной
С какой-то мыслью тайной
Повел нас на погост.
Прекрасный уголок
Близ городских окраин!
Там памятник: «А. Каин,
Поэт и педагог».
Здесь мирно спал пиит.
Но на могиле скромной
Разлегся кот огромный,
Черней, чем антрацит.
(Скажу, чтоб не наскучить:
Он третий стал попутчик
Наш в город Нюренберг.
И назван был Четверг,
Поскольку был четверг.)
Итак, любя народ,
Поэт Алеша Каин
Для всех, кто неприкаян,
Придумал хоровод.
Чтоб ни Восток, ни Запад
Растлить нас не могли,
Воспел он русский лапоть
С припевом: «Ай-люли!»
(Алешу упрекнули,
Что лучше петь: «Ай-люли!»)
Но местные селянки
На солнечной полянке
Плясали, как могли,
С припевом: «Ай-люли!»
— Счастливы те народы,
Что водят хороводы, —
Заметил мастер Вит.
Тут из травы немятой
Явился некто пятый
И так нам говорит:
— Сегодня ровно сорок
Лет, как под камень сей
Лег тот, кто всем нам дорог,
Писатель Алексей.
Он был не из последних,
Но я его наследник.
И я его первей.
Я — гений современный —
Нашел прямой и верный
Путь к счастью и добру:
Я изобрел икру.
Все эти хороводы —
Прекрасная игра.
Но красная икра —
Есть верный знак свободы!
Пусть я не ко двору,
Но это современно —
Я изобрел икру
Из полиэтилена.
Моя икра — для всех.
И в том ее успех.
Вы скажете: икры бы!
А я уж тут как тут.
Пусть мне за это рыбы
Руки не подают.
От этих рассуждений
Вит Ствош совсем размяк.
— Да, Тиша это гений, —
Нам прошептал Армяк.
Узнав, что мы здесь гости
И что Вит Ствош поляк,
Умелец на погосте
Поставил нам коньяк.
И прямо на могиле
Мы славно закутили.
По первой, по второй,
А дальше не считая,
Искусственной икрой
Спиртное заедая.
Гуляли мы по-царски
И пили мы по-братски,
Трепались по-швейцарски,
Ругались по-канадски.
Наш искрометный гений
Вздымал за тостом тост.
От наших вольных мнений
Коробило погост.
И разговор был дивен.
Но вдруг раздался блеск,
Ударил гром, и ливень
Посыпался с небес.
О , летний, полновесный,
Роскошный, молодой,
Дождь, хлынувший небесной
Проветренной водой,
Когда видны с изнанки
Древесные миры
И на воде ветрянкой
Вспухают волдыри!
Мы забрались в сторожку
И слушали всю ночь,
Как свежую окрошку
Изготовляет дождь.
И пахло хлебным квасом,
Редиской, огурцом,
И стопудовым басом
Рычал стозевный гром…
Как было славно жить!
Но что-то вдруг случилось.
Такое навалилось,
Что — руку наложить!
Какая-то тоска,
Откуда выход быстрый
Бывает — точный выстрел
И точная строка.
Да можно ль жить, когда
Теория ничтожна,
А практика безбожна?
Да и уйти куда?
Куда могу уйти
От родины, от вечной
Химеры, и от встречной
Ракиты на пути?
Куда, куда уйду
От русского глагола,
Так молодо и голо
Воспевшего беду?
И где, в какой стране
Так солью травят совесть?..
(Вновь, к выстрелу готовясь,
Прибегнул я к строке.)
6
Но продолжаю повесть…
Совсем невдалеке
Мы увидали дом,
Стоявший на опушке.
Я, Вита подтолкнувши,
Сказал ему: «Войдем!»
С высокого крыльца
Спустилась к нам хозяйка.
Вит — перед ней козявка —
Буквально спал с лица.
Знаток барочных форм
Был поражен картиной.
(Хозяйку звали Зиной,
Но не в коня был корм.)
Из-за ее плеча,
Приятно лепеча,
Выглядывал Мерзилов,
Представившись — Мерзилов.
Он, чей-то референт,
Сын графа и циркачки,
Вполне интеллигент,
Устав от вечной скачки,
Здесь отдыхал от дел,
Поскольку не успел
Себе построить дачки.
Он тут же возгласил,
Что в дом войти нас просит
И скоро подморозит…
Я не сообразил,
Что он имел в виду,
И говорю невольно:
— Где вы достали льду?
— В России льда довольно.
Он утверждал, что мир
И благо для народа
Приносит не свобода,
А лишь один пломбир.
В прекрасный сладкий снег,
Молочный и ванильный,
Замыслит раб умильный
Ничтожный свой побег!
Алтарный мастер Вит
Не понял мысли мутность.
(Поляки не поймут нас!)
И принял бравый вид.
Короче говоря,
Мы с Витом на перине
Легли, к хозяйке Зине
Не подступаясь зря.
Она легла на печь.
Мерзилов — на полати.
А кот… О нем-то, кстати,
Пойдет сегодня речь.
Едва в потемках храп
Раздался мой и Ствоша,
Как осторожно с ложа
Восстал лукавый раб.
И медленно в ночи
Направился к печи.
Уже его нога
Нащупывала лавку,
Как, оступись неловко,
Задела Четверга.
Кот взвизгнул. Но в момент
Нашелся референт:
-А х , негодяй! Подлец!
Гляди куда полез!
Распутник! Гад! Паршивец!
О , как вы в нем ошиблись!
Подобному коту
Определить черту
Оседлости!.. Нет — мало!
Кастрация!.. Тюрьма!..
— Ну что вы! Я сама
Кис-кис ему сказала! —
С печи произнесла
Хозяйка. — Я не в силах…
Пардон, — сказал Мерзилов, —
А впрочем, о-ла-ла!
Итак, Вит Ствош, Четверг
И я — дорогой мира
Пошли (лишась пломбира)
Все в тот же Нюренберг.
7
Я своего стиха
Оставил стиль спартанский.
-X a -x a , xa-xa, ха-ха! —
Сказал бы Л. Итанский,
Который был готов
Пойти со мной и с Витом,
Но был заеден бытом
И значит — не готов.
Готов, кроме него,
Был некий Пересветов,
Но множество советов
Замучили его.
Кого б еще сманить?
Петра или Бориса?
Володю, может быть?
Но с ним мы разошлися.
Так в мой понурый бег
Я взял кота и Ствоша.
Как хорошо, что все же
Не близок Нюренберг!
Один, Леон Тоом,
Пошел бы ты со мною
Дорогою дневною
Или ночным путем.
Ты, сокрушитель стен,
Ниспровергатель окон,
Прозревший острым оком
Убожество систем!
Как шли бы мы с тобой,
То веселы, то пьяны!
И нам наперебой
Гремели б барабаны!
Всем девушкам с тобой
Дарили б мы конфеты.
Играли б нам гобой,
И флейты, и кларнеты!
И чьи-нибудь невесты
Порой сбегали б к нам.
Играли б нам челесты,
И бубны, и тимпан,
Взлетал бы фейерверк,
Стреляли бы мортиры!
Так шли б мы в Нюренберг,
Веселые сатиры!..
Прощай, мой добрый друг!
Прощай, беспечный гений!
Из всех твоих умений
Остался дар разлук.
Прощай, мой милый друг!
Прощай, свободный гений!
Отвергший из наук
Науку возвращений!
Прощай, мой вечный друг!
Прощай, мой слабый гений!
Как суть твоих учений
Осуществилась вдруг!
Прощай! Ты был во всем
Иной, не нашей мерки…
Быть может, в Нюренберге
Мы встретимся потом.
8
— Да, он один убит, —
Сказал мне мастер Вит, —
А вы еще живете
По собственной охоте.
Здесь только скукота
И люди с рыбьей кровью,
Пойдем в средневековье,
Возьмем с собой кота!
— Ах, разве можно вспять
Куда-то возвратиться?
Давай-ка лучше спать
И видеть то, что снится.
Давай-ка бредить вслух!..
— Ну что ж , вернемся, друг,
Туда, где и поныне
Царит вселенский дух
Трактира и латыни,
Где, шляясь по торгам,
Увидим мы, коллега,
Под небом — балаган,
Над балаганом — небо…
— Пьянчуги, торгаши! —
Я подхватил в восторге.
А ну, вольней дыши
На этом шумном торге,
Где толпы горожан
И теснота ковчега.
Под небом — балаган.
Над балаганом — небо.
Вит Ствош был весел вновь
И вновь в своей тарелке.
— Как горячат нам кровь
Лукавые паненки!
— Как раздражает нюх
Благоуханье пира!
— Виват! Вселенский дух
Латыни и трактира!..
— Гляди, а там правеж:
Попал в беду пройдоха!.. —
Я говорю: — Ну что ж,
Эпоха как эпоха.
— А вон карманный вор!
— А вон доминиканец!
— Вон сбир!
— Вот страж!
— Вон спор
Оборвышей и пьяниц!
А ближе к облакам
Раскинут балаган.
— Про это — я! Постой! —
Воскликнул Вит. — Простой
Сюжет. Весьма наивный.
Сей шут богопротивный —
Диавол. Мрака сын
Решил смутить Юстина.
А этот вот детина
Есть человек Юстин.
Отродье сатаны,
Чтоб парня не прохлопать,
В нем разжигает похоть,
Сулит ему чины.
Юстин же стал мечтать
Про все земные блага.
И вот посмел, бедняга,
На Бога возроптать…
Ликует гений зла!..
Но, сжалясь, матерь Божья
Опутанного ложью
Юстина упасла…
— Дай я !.. — Пустив слезу,
Спасенный на колени
Упал. Его моленья
Сейчас произнесу:
«Спасибо вам, Господь
И Пресвятая Дева,
За то, что свою плоть
Я вызволил из хлева!
За то, что вы спасли
Меня от вожделенья.
С поклоном до земли
За то мое моленье!
За то, что дух тщеславный
Не указал мне путь
И в городок преславный
Приду когда-нибудь!..»
— Нет, мне невмоготу, —
Прервал Вит Ствош. — Надейся,
Что ты спасен. Но в действо
Пора войти коту. —
И закричал: — Ату!
-А т у! Держи! Ага!
— В чем дело?
— Ты не зрячий?
Какой-то пес бродячий
Заметил Четверга! —
Сцепились пес и кот,
И вдруг, заулюлюкав,
Рванулся весь народ,
Как тыща мамелюков,
Вслед за котом и псом —
Мальчишки, бернардины,
Красотки, паладины,
Монахи, игроки,
Торговцы, голяки,
Лиценциаты, ш…и,
Младенцы и старухи…
Пустились в этот гон…
И скрылись в гул времен…
Мы с Витом хохоча
Переживали праздник.
А кот, лихой проказник,
Мурлыкал у плеча.
И Вит воскликнул: — Днесь
Я возглашаю здесь,
Что радость мне желанна
И что искусство — смесь
Небес и балагана! Высокая потреба
И скомороший гам !..
Под небом — балаган.
Над балаганом — небо!
9
Шагая вдоль страны,
Зашли мы в дивный угол,
Где зверь еще не пуган
И реки не мутны.
Вблизи текла река.
Угадывалось это
По перебежке света
И шуму лозняка.
Простор летел под яр,
Огромный, как цунами,
И прямо перед нами
Преображался в пар.
И повисал, светясь,
Над луговым заречьем,
И расширялся в нас
Дыханьем человечьим.
В реке — прицельность Цейса
И ясность лучших линз,
Но, как в глазах младенца,
Все — головою вниз:
И облака, и горы,
И темные леса,
И старичок, который
У брода пас гуся,
И дерево хромое,
Сбежавшее под склон,
И лодочка, и трое
Искателей икон.
Прекрасная порода!
О , как я был влюблен
Тому назад три года
В искателей икон.
В искательниц особо!
Одна из их числа
Прелестная особа
С ума меня свела!
Штаны, ковбойка, кеды
И свитер шерстяной
Невольные победы
Свершали надо мной.
Доныне эту вязку
Я помню под рукой
И грустную развязку
С искательницей той…
Подходим.
— Старина!
Так это же она!..
Неловкость. Я, как школьник,
Краснею. О , мила,
Как прежде. В треугольник
Вонзились два угла.
— Знакомьтесь. Это муж.
А это мой поклонник. —
И вот пятиугольник,
Томительная чушь!
Но задал верный тон
Четверг. Пока я мялся,
Он мирно слопал мясо
Искателей икон…
Старик, что пас гуся,
Приблизился, неся
Под мышкой эту птицу,
Чтобы опохмелиться,
Он полагал продать
Гуся рублей за пять.
— На! Выпей-ка, старик! —
Сказал ее поклонник —
Он был унылый комик,
И у него был тик.
Затеяли шашлык.
Муж скрупулезно знал,
Как есть должны авгуры,
И тихо напевал,
Ворочая шампуры:
«Шашлык мой, шашлычонок,
Шашлык мой, шашлычон,
Ты создан для ученых —
Искателей икон.
Вся истина и правда
Прекрасней с шашлыком.
И только в нем отрада
Искателей икон!»
А мы поднялись с ней
Вверх по крутому брегу.
— Куда вы? — К Нюренбергу
Идем. Оно честней…
— Гляди, как с высоты
Просторна эта местность…
— Обыкновенно…
— Честность…
— Ты виноват…
— Нет, ты.
Шел нудный разговор
В полутонах… Но ах!
Бесчисленное стадо
Гусей спускалось вниз
Подобьем снегопада
И гогоча толклись.
Они спускались вниз,
Мгновенно спутав карты.
И крылья, как штандарты
Разбойные, тряслись.
Под гогот, шум и крик,
Как конница степная,
Спускались, наступая
На суп и на шашлык,
А этот старый черт,
Не струсивший нимало,
Гоня их от мангала,
Плясал, как Пугачев.
Расстались вечерком.
Искатели икон
Уплыли вниз на лодке
С едой и коньяком.
А мы пошли пешком.
Вдвоем остаток водки
Допили в полутьме,
Опустошив манерку
У знака: «К Нюренбергу.
Две тысячи км».
Четырехстопный ямб
Мне надоел. Друзьям
Я подарю трехстопный,
Он много расторопней…
В нем стопы словно стопки —
И не идут колом.
И рифмы словно пробки
В графине удалом.
Настоянный на корках
Лимонных и иных,
Он цвет моих восторгов
Впитал, трехстопный стих.
И все стихотворенье
Цветет средь бела дня
Бесплотною сиренью
Спиртового огня…
10
Все позабыв на свете,
Я был почти счастлив.
Но на мотоциклете
Догнал нас детектив.
(Мерзилов не был подл,
Но нас невольно продал.)
Вопрос был:
— Кто такие?
Зачем вы по России
Шатаетесь, притом
С сомнительным котом?
— Ах, этот кот из честных.
Но если надоест,
Хотите — он исчезнет.
— Фу-фу! — и кот исчез.
Начальник был смущен
И малость сбавил тон:
— Придется вас проверить.
Ведь можно ли поверить?..
Здесь колдовство…
— Ничуть.
Я лишь умею сдуть
То, что могу придумать:
Мне стоит только дунуть.
— Ну а меня?
— И вас.
Желаете — сейчас
На эту вот осину
Подвешу за штанину?.. —
На лоб глаза полезли
У малого:
— А если,
То можно все и вся…
Усдунуть…
— Нет, нельзя.
Лишь то возможно сдунуть,
Что я могу придумать:
Кота, себя, его
(Я показал на Ствоша),
Поэта одного
По имени Алеш а…
А вот пивной ларек —
Его я не придумал,
И даже если б дунул,
То сдунуть бы не м ог…
А где ж наш кот? Явись!
И снова кот явился.
Тут детектив решился
Пойти на компромисс.
— Ну ладно… (ход не глупый!)
Мы вас туристской группой
Оформим в Нюренберг.
В составе: кот Четверг,
Тот польский ваш молодчик
И вы, как переводчик.
Да, кстати, этот кот
Пускай перед отправкой
За медицинской справкой
На час ко мне зайдет…
Получишь колбасы! —
Кот распушил усы.
Я говорю: — Ну что ж!
Зато в тени дубровы
Мы выпьем выборовой!
Давай-ка, мастер Ствош!
И мигом на траве
Образовались две
Бутылки, помидоры,
Салака, колбаса,
А через полчаса
Запел «Златые горы»
Наш славный детектив.
Немыслимый мотив
Подхвачен всей оравой.
Потом включился кот.
Пошли немедля в ход
Высоцкий с Окуджавой,
Анчаров, Галич, Ким,
И «Польска не сгинела»…
И вот, пока темнело,
Мы нализались в дым.
Заснули кот и Ствош,
И новый наш приятель.
А воздух был приятен,
И вечер был хорош!
Донесся песий брех
Откуда-то из мрака.
Как далеко, однако,
Преславный Нюренберг.
1 1
И начало светать
Над игловатой елью.
И, видимо, с похмелья
Я начал отрицать.
— Проклятие Ивану,
Российскому тирану.
Проклятие Петру
За плаху и петлю!..
Проклятие тому…
Проклятие уму…
Проклятие сему…
Проклятие всему…
Проклятие икре,
Проклятие пломбиру,
И морю, и горе,
И городу, и миру.
Прекрасная дорога —
Зачем ты мне нужна!
Ужасная тревога —
Зачем ты мне нужна!
Каникулы от смерти —
Зачем вы мне нужны?
И ангелы, и черти —
Зачем вы мне нужны?
Алтарь, который создан,
Зачем ты нужен мне?
И устремленье к звездам —
Зачем ты нужно мне?
И недруги, и други —
Зачем вы мне нужны?
И господа, и слуги —
Зачем вы мне нужны?
И женщины, и дети —
Зачем я нужен вам?
И все, что есть на свете, —
Зачем я нужен вам?
Те, с кем бывало пьяно, —
Зачем я нужен вам?
Татьяна или Анна —
Зачем я нужен вам?
И Виктор или Юра —
Зачем я нужен вам?
И Вы, литература,
Зачем я нужен Вам?
И все-таки — дорога
Передо мной лежит.
Свободно и отлого
Дорога вверх бежит.
И кот, и мастер милый
Рядом со мной идут.
И нежные могилы
По сторонам цветут.
Воркуя, голубь сизый
Летит на грустный глог.
Как хорошо, что близок
Преславный городок!
На легком океане,
В предутреннем тумане,
Как парус островерх,
Всплывает Нюренберг.
1 2
Итак, мы шли втроем.
Четверг был наша ноша —
То на плече у Ствоша,
То на плече моем.
Густой сосновый лес
Вздымался до небес.
Он был пустым, печальным
Во взлете вертикальном.
Лишь наискось секло
Его свеченье пыли,
Как будто сквозь стекло
В подвале.
Мы испили
Воды, найдя ручей.
И шли еще бойчей…
Лес кончился. Дорога
Текла за край земли.
И мы произнесли
Тогда два монолога.
Лицо воздев горе
В неизреченной страсти,
Вит Ствош, алтарный мастер,
Запел об алтаре.
Моление об алтаре
-Алтарь! Каков он был!
Звук дерева цветущий,
Цвет дерева поющий,
Исполненного сил!
Я в каждом существе
Изобразил цветенье
И смесь объема с тенью
В естественном родстве.
Я знал, как должен свет
С высот соборных литься,
И как он должен длиться,
И как сходить на нет!
Пространство! Бытие!
Ты знаешь, как пристрастно
Я размещал пространство
И превращал в свое
Пространство бытия
В его древесном смысле.
И воспаряла к мысли
Вещественность моя.
Тогда я наконец
Увидел образ Бога!
Но знаю, как убого
Витийствует резец!
Казалось мне, что дух
Моей руки коснулся.
Я грезил. Я очнулся…
Небесный свет потух…
О Боже, дай узреть
Мне снова свет небесный
И в наготе телесной
Его запечатлеть! —
Так говорил он. Бор
Пел, как соборный хор.
И солнце пролилось
И растворилось в сини.
Тогда я произнес
Моление о сыне,
Не отирая слез.
М о л е н и е о с ы н е
— Ну что ж, — я говорю, —
Уже пора уйти нам.
Смерть возблагодарю,
Но жаль расстаться с сыном.
Еще он мал и слаб —
Ни государь, ни раб.
И он не то чтоб — дух,
Он плоть моя живая,
Он — бесконечный круг,
И он живет, сливая
Меня с небытием,
С тем самым, изначальным.
И трудно быть печальным,
Когда мы с ним вдвоем.
Судьбу благодарю,
Благодарю за сына.
Ну что ж, — я говорю, —
Ведь радость беспричинна. —
Я говорю: — Ну что ж!
Благодаренье Богу
За боль и за тревогу,
Которых не уймешь.
О , высший произвол!
Ты — ипостась добра
За то, что произвел
Мне малого Петра.
За то благодарю,
Что он раним, печален,
За то, что изначален.
Ни богу, ни царю
Еще не посвящен.
И , может, разум темный
Потом его спасет.
Он будет сын высот.
Молю, продли мне дни!
Продли мне с ним слиянье,
Чтоб это расстоянье
Прошли бы мы одни.
Одни — то есть вдвоем.
Нам никого не надо…
Явленье вертограда,
Священный водоем!
Судьба, мне дни продли,
Чтоб шли мы вдоль земли.
Чтоб шли мы постоянно,
Безвинно и слиянно.
Судьба! Продли мне дни!
Не мучай болью, гладом
И нас соедини,
Чтоб шли мы с сыном рядом. —
Примерно так моя
Звучала песнь о сыне.
И пели Вит и я,
Как дервиши в пустыне.
О тех, кого с собой
В дорогу взять не можем,
Мы пели вразнобой,
Подобно птицам божьим.
Мы плакали и пели,
Друг друга не стыдясь.
Из голубой купели
Лучи лились на нас.