Отшумели песни нашего полка,
Отзвенели звонкие копыта.
Пулями пробито днище котелка,
Маркитантка юная убита.
Нас осталось мало: мы да наша боль.
Нас немного, и врагов немного.
Живы мы покуда, фронтовая голь,
А погибнем — райская дорога.
Руки на затворе, голова в тоске,
А душа уже взлетела вроде.
Для чего мы пишем кровью на песке?
Наши письма не нужны природе.
У могилы братской — грустные посты,
вечные квартиры в перелеске…
Им теперь спокойно, и сердца чисты,
и глаза распахнуты по-детски.
Спите себе, братцы, — все придет опять:
Новые родятся командиры,
Новые солдаты будут получать
Вечные казенные квартиры.
Спите себе, братцы, — все начнется вновь,
Все должно в природе повториться:
И слова, и пули, и любовь, и кровь…
Времени не будет помириться.
Не беда, коль ушел твой трамвай,
На борту у которого нету
Твоих глаз, сонно собранных вдаль,
Твоих рук, прислонивших к таблу
Равнодушье чужого билета.
Не беда, потому что твоим
Он и не был, раз ты опоздал,
«Как я мог, так всегда, не могу!» —
Зашумел твой рассудочный винт,
Ты себя в сотый раз отругал.
А беда, коль ушел твой отец,
Твоя мать или твой человек,
Вот тогда повисает конец,
Черной ночью давя слабый свет,
И постель холодна словно дно
Утекающих в прошлое рек.
В темноте одиночества нет
Ни утрА, что застелет кровать,
Ни беды, что ушел твой трамвай,
Ни того, кто отдал свой билет.
