Чужой страны познал я речь,
и было в ней одно лишь слово,
одно — для проводов и встреч,
одно — для птиц и птицелова.
О Тийю! Этих двух слогов
достанет для «прощай» ;и «здравствуй»,
в них — знак немилости, и зов,
п «не за что», и «благодарствуй»…
О Тийю! В слове том слегка
будто посвистывает что-то,
в нем явственны акцент стекла
разбитого
н птичья нота.
Чтоб «Тийю» молвить, по утрам
мы все протягивали губы.
Как в балагане — тарарам,
в том имени — звонки и трубы.
О слово «Тийю»! Им одним,
единственно знакомым словом,
прощался я с лицом твоим
и с берегом твоим сосновым.
Тийю! (Как голова седа!)
Тийю! (Не плачь, какая польза!)
Тийю! (Прощай!)
Тийю (Всегда!)
Как скоро все это… как поздно…
Пустынной осени черты.
Последних трав скупые всходы.
В огне закаты и восходы.
И дали ровные чисты.
То, что горело, отожгло.
Сменила стужа время зноя.
И всё минутное и злое
куда-то вовсе отошло.
На зелень редкую лугов
слетает робкий снег без края.
И я тебя благословляю
за позднюю твою любовь
Благодарю за доброту.
В твоих глазах и сердце светлом
и в соснах, говорящих с ветром,
я снова силу обрету.
Спасибо, осень, за слова,
которые ты шепчешь утром.
Простор земли открыт и убран.
В полях не встретишь ни снопа.
Пора приняться за дела.
Мир постижим, как в годы детства.
Рассудок ясен.
Время действий.
Бумага жадная бела…
