Вот кабинет, в котором больше нет
Хозяина, но есть его портрет.
И мне велит судьбы неотвратимость
Сквозь ретушь отчуждения, сквозь дым
Узнать в лице пресветлую родимость
И суть искусства, явленную им.
Замкнул в себе усопших книг тела
Аквариум из пыли и стекла…
Здесь длилась книг и разума беседа,
Любовь кружила головы в дому.
И это все, что кануло бесследна,
Поэзией приходится уму.
Меня пугают лишь его очки —
Еще живые, зрячие почти.
Их странный взгляд глубок и бесконечен,
Всей слепотой высматривая свет,
Они живут, как золотой кузнечик,
И ждут того, чего на свете нет.
Да не посмеешь думать о своем,
Вздыхать о доме и гнушаться пищей:
Ты — объектив, ты — лист бумаги писчей,
Ты брошен сетью в этот водоем.
Чужие скорби грусть твоя вберет,
Умножит годы лагерная старость,
И лягут грузом на твою усталость
Чужие сроки северных широт.
Пускай твоя саднящая мозоль
Напоминает о чужих увечьях.
Ты захлебнулся в судьбах человечьих —
Твоей судьбой теперь да будет боль.
Да будешь ты вседневно грань стирать
Меж легким «я» и многотонным «все мы»,
И за других, чьи смерти были немы,
Да будешь ты вседневно умирать.
Да будет солона твоя вода,
И горек хлеб, и сны не станут сниться,
Пока вокруг ты видишь эти лица
И в черных робах мается беда.
Я приговору отвечаю:
— ДА.
