…И отстояв за упокой
в осенний день обыкновенный,
вдруг все поймут, что перемены
не совершилось никакой.
Что неоплатные долги
висят на всех, как и висели, —
все те же боли, те же цели,
друзья все те же и враги.
И ни у тех, ни у других
не поубавилось заботы-
существовали те же счеты,
когда еще он был в живых.
И только женщина одна
под плеск дождя по свежей глине
поймет внезапно, что отныне
необратимо прощена.
Чуть перейдешь железную дорогу,
за действующей церковью — пустырь.
Вот там и бушевала барахолка
в Свердловске в предпоследний год войны.
Буханка хлеба, помню, двести двадцать,
зато открытки (Александр Иванов:
окрестности Неаполя, Самокиш
с какими-нибудь лошадьми и просто
открытки: штемпель, марка, буквы «ять»
и «Милостивый государь!» — вот смеху!) —
открытки были там почти задаром.
И книги тоже: хоть Фламмарион,
хоть сам Наполеон — лежали грудой
на плоском камне или на земле.
Как вспомню это книжное богатство —
волосы дыбом: сколько же людей
должно было погибнуть, сколько мук
должны были перетерпеть живые,
чтобы лежали книги — на земле!
Брожу я по бескнижным городам,
гляжу я на людей, что сыты хлебом,
зато вот книгу за любую цену
готовы рвать из рук у маклака…
Чуть перейдешь железную дорогу —
воскреснет похороненное в прошлом:
чудовище, что жрет людей живьем,
а изрыгает книги, книги, книги…
