Старомодные тайны субботы
соблюдают свой нежный сюжет.
В этот сад, что исполнен свободы
н томленья полночных существ,
ты не выйдешь — с таинственным мужем,
ты в столовой сидишь допоздна.
Продлевают ваш медленный ужин
две свечи, два бокала вина.
И в окне золотого горенья
все дыханье, все жесты твои
внятны сердцу и скрыты от зренья,
как алгетских садов соловьи.
Когда бы я, не ведая стыда,
просил прохожих оказать мне милость
иль гения нелепая звезда
во лбу моем причудливо светилась, —
вовек не оглянулась бы толпа,
снедаемая суетой слепою.
Но я хотел поцеловать тебя
и потому был окружен толпою.
Пойдем же на вокзал! Там благодать,
там не до нас, там торопливы речи.
Лишь там тебя смогу я целовать —
в честь нашей то ль разлуки, то ли встречи.
Как свеча поминальная, звонница
Там, где Курскою назван дугой
Край, который доселе нам помниться,
Край, спалённый ценой дорогой.
Погибали, чтоб право великое —
Быть свободными — вечно иметь,
И пылает ажурными бликами,
И грохочет победная медь.
Навсегда ветераны запомнили
Каждый миг самой страшной войны,
И стоят перед памятью войны,
И сердца их обнажены.
А весеннее солнце сиянием
Заливает зелёный простор.
И горячие маки на знамени
Алой кровью горят до сих пор.
Бей в немолкнущий колокол, звонница,
Над бессмертною Курской дугой,
Там, где больше вовеки не сломится
Даже стебель под вражьей пятой.
