Ты угадал: моя любовь такая,
Что даже ты не мог её убить.
Когда на улице кричат «Дурак!» не обязательно оборачиваться.
Какую власть имеет человек,
Который даже нежности не просит.
Я не могу поднять усталых век,
Когда он моё имя произносит.
Задыхаясь, я крикнула: «Шутка
Все, что было. Уйдешь, я умру».
Улыбнулся спокойно и жутко
И сказал мне: «Не стой на ветру».
Молюсь оконному лучу —
Он бледен, тонок, прям.
Сегодня я с утра молчу,
А сердце — пополам.
Долгим взглядом твоим истомленная,
И сама научилась томить.
Из ребра твоего сотворенная,
Как могу я тебя не любить?
Спокойной ночи, ночь.
Сплю — она одна надо мною.
Ту, что люди зовут весною,
Одиночеством я зову.
Так отлетают тёмные души…
— Я буду бредить, а ты не слушай.
Столько просьб у любимой всегда!
У разлюбленной просьб не бывает.
Я пью за разоренный дом,
За злую жизнь мою,
За одиночество вдвоём,
И за тебя я пью, —
За ложь меня предавших губ,
За мёртвый холод глаз,
За то, что мир жесток и груб,
За то, что Бог не спас.
О, сказавший, что сердце из камня,
Знал наверно: оно из огня…
Никогда не пойму, ты близка мне
Или только любила меня.
Благовоспитанный человек не обижает другого по неловкости.
Он обижает только намеренно.
Кое-как удалось разлучиться
И постылый огонь потушить.
Враг мой вечный, пора научиться
Вам кого-нибудь вправду любить.
Мы прощались как во сне.
Я сказала: «Жду»
Он, смеясь, ответил мне:
«Встретимся в аду».
Мужчины, вы думаете женщины любят красавцев или героев? Нет, они любят тех, кто о них заботится.
Не давай мне ничего на память:
Знаю я, как память коротка.
Измену простить можно, а обиду нельзя.
Восьмое марта выдумали импотенты. Как можно вспоминать о женщине один раз в году?
Для Бога мёртвых нет.
Не приходи. Тебя не знаю.
И чем могла б тебе помочь?
От счастья я не исцеляю.
Рухнул в себя, как в пропасть.
И только в пламени любви разрушится стена обид, непонимания и лени…
Сильней всего на свете
Лучи спокойных глаз.
Как хорошо, что некого терять,
И можно плакать.
Будущее, как известно, бросает свою тень задолго до того, как войти.
Я спросила: «Чего ты хочешь?»
Он ответил: «Быть с тобой в аду».
Ни отчаянья, ни стыда
Ни теперь, ни потом, ни тогда.
Не любишь, не хочешь смотреть?
О, как ты красив, проклятый!
И я не могу взлететь,
А с детства была крылатой.
И когда друг друга проклинали
В страсти, раскаленной добела,
Оба мы еще не понимали,
Как земля для двух людей мала.
Какая есть. Желаю вам другую,
Получше.
Настоящую нежность не спутаешь ни с чем, и она тиха, но ты всегда точно знаешь о её присутствие…
Стихи, даже самые великие, не делают автора счастливым.
От других мне хвала, что зола.
От тебя и хула – похвала.
Дар поэта невозможно забрать, кроме таланта ему ничего не нужно.
Подобрала ноги удобнее,
Равнодушно спросила: «Уже?»
Согнула руку,
Губы дотронулись до холодно гладких колец.
О будущей встречи мы не условились:
Я знала, что это конец.
Только зеркало зеркалу снится,
Тишина тишину сторожит…
Я знала, я снюсь тебе,
Оттого не могла заснуть.
Ты куришь чёрную трубку,
Так странен дымок над ней.
Я надела узкую юбку,
Чтоб казаться ещё стройней
Так скучай обо мне поскучнее
И побудничнее томись.
Когда я называю по привычке
Моих друзей заветных имена,
Всегда на этой странной перекличке
Мне отвечает только тишина.
Все мы немного у жизни в гостях. Жизнь — это только привычка.
Лучше б я по самые плечи
Вбила в землю проклятое тело,
Если б знала, чему настречу,
Обгоняя солнце, летела.
Есть уединение и одиночество. Уединения ищут, одиночества бегут. Ужасно, когда с твоей комнатой никто не связан, никто в ней не дышит, никто не ждёт твоего возвращения.
О тебе ли я заплачу, странном,
Улыбнется ль мне твоё лицо?
Посмотри! На пальце безымянном
Так красиво гладкое кольцо.
Это он осторожно коснулся
Заколдованной жизни моей.
Спокоен ход простых суровых дней.
Покорно все приемлю превращенья.
В сокровищнице памяти моей
Твои слова, улыбки и движенья.
Мы хотели муки жалящей
Вместо счастья безмятежного…
Но сущий вздор, что я живу грустя.
И что меня воспоминанье точит.
Не часто я у памяти в гостях,
Да и она всегда меня морочит.
Я думала: ты нарочно —
Как взрослые хочешь быть.
Я думала: томно-порочных
Нельзя, как невест, любить.
И в мире нет людей бесслезней,
Надменнее и проще нас.
Отпусти меня хоть на минуту,
Хоть для смеха или просто так,
Чтоб не думать, что досталась спруту
И кругом морской полночный мрак.
Дочку мою я сейчас разбужу,
В серые глазки ее погляжу.
А за окном шелестят тополя:
«Нет на земле твоего короля…»
Смерти нет — это всем известно,
повторять это стало пресно,
а что есть — пусть расскажут мне.
Я получила прозвище «дикая девочка», потому что ходила босиком, бродила без шляпы, бросалась с лодки в открытое море, купалась во время шторма, и загорала до того, что сходила кожа, и всем этим шокировала провинциальных севастопольских барышень.
Чистый ветер ели колышет,
Чистый снег заметает поля.
Больше вражьего шага не слышит,
Отдыхает моя земля.
… отсутствие — лучшее лекарство от забвения (объяснить потом), лучший же способ забыть навек — это видеть ежедневно (так я забыла Фонтанный Дом, в котором прожила 35 лет).
Я спросила у кукушки,
Сколько лет я проживу…
Сосен дрогнули верхушки,
Желтый луч упал в траву.
Но ни звука в чаще свежей,
Я иду домой,
И прохладный ветер нежит
Лоб горячий мой.
Дорога не скажу куда.
И замертво спят сотни тысяч шагов
Врагов и друзей, друзей и врагов.
Оставь нас с музыкой вдвоём,
Мы сговоримся скоро —
Она бездонный водоём —
Я призрак, тень, укора.
Я не мешаю ей звенеть, —
Она поможет — умереть.
И даже «вечность поседела»,
как сказано в одной прелестной книге.
От этих антивстреч
Меня бы уберечь
Ты смог…
В сущности, никто не знает, в какую эпоху он живет. Так и мы не знали в начале десятых годов, что жили накануне европейской войны и Октябрьской революции.
О, как мало осталось
Ей дела на свете — ещё с мужиком пошутить
И чёрную змейку, как будто прощальную жалость,
На смуглую грудь равнодушной рукой положить.
У меня есть улыбка одна:
Так, движенье чуть видное губ.
Для тебя я её берегу —
Ведь она мне любовью дана.
Всё равно, что ты наглый и злой,
Всё равно, что ты любишь других.
Предо мной золотой а..лой,
И со мной сероглазый жених.
Отлетела от меня удача,
Поглядела взглядом ястребиным
На лицо, померкшее от плача,
И на рану, ставшую рубином
На груди моей.
Не лги мне, не лги мне, не лги мне,
Я больше терпеть не могу.
В каком-то полуночном гимне
Живу я на том берегу.
Я окошка не завесила,
Прямо в горницу гляди.
Оттого мне нынче весело,
Что не можешь ты уйти.
Называй же беззаконницей,
Надо мной глумись со зла:
Я была твоей бессонницей,
Я тоской твоей была.
Я давно не верю в телефоны,
В радио не верю, в телеграф.
У меня на всё свои законы
И, быть может, одичалый нрав.
Всякому зато могу присниться,
И не надо мне лететь на «Ту»,
Чтобы где попало очутиться,
Покорить любую высоту.
Мы не умеем прощаться, —
Всё бродим плечо к плечу.
Уже начинает смеркаться,
Ты задумчив, а я молчу.
Как жизнь забывчива, как памятлива смерть.
Я не прошу ни мудрости, ни силы.
О, только дайте греться у огня!
Мне холодно! Крылатый иль бескрылый,
Весёлый бог не посетит меня.
Не с теми я, кто бросил землю
На растерзание врагам.
Их грубой лести я не внемлю,
Им песен я своих не дам.
Нет, это не я, это кто-то другой страдает.
Я бы так не могла, а то, что случилось,
Пусть черные сукна покроют,
И пусть унесут фонари…
Ночь.
О, как сердце моё тоскует!
Не смертного ль часа жду?
А та, что сейчас танцует,
Непременно будет в аду.
Я у музыки прошу
Пощады в день осенний,
Чтоб в ней не слышался опять
Тот голос — страшной тени.
Можно быть замечательным поэтом, но писать плохие стихи.
Сердце к сердцу не приковано,
Если хочешь — уходи.
Много счастья уготовано
Тем, кто волен на пути.
И жёсткие звуки влажнели, дробясь,
И с прошлым и с будущем множилась связь.
Обо мне и молиться не стоит
И, уйдя, оглянуться назад.
Черный ветер меня успокоит,
Веселит золотой листопад.
Ни отчаянья, ни стыда, ни теперь, ни потом, ни тогда!
Есть в близости людей заветная черта,
Ее не перейти влюбленности и страсти, —
Пусть в жуткой тишине сливаются уста
И сердце рвется от любви на части.
Великая слава, бесславие — все мною пройдено и состояния одинаковые, два конца жезла или палки, названной жизнью или судьбой.
Приходи на меня посмотреть.
Приходи. Я живая. Мне больно.
Когда б вы знали, из какого сора растут стихи, не ведая стыда… Как одуванчик у забора, как лопухи и лебеда.
У меня сегодня много дела:
Надо память до конца убить,
Надо, чтоб душа окаменела,
Надо снова научиться жить.
Но я предупреждаю вас, что я живу в последний раз…
Наше священное ремесло существует тысячи лет… С ним и без света миру светло. Но еще ни один не сказал поэт, что мудрости нет, и старости нет, а может, и смерти нет.
Прости, что я жила скорбя
И солнцу радовалась мало.
Прости, прости, что за тебя
Я слишком многих принимала..
И радость, и печаль до дна я пила, как воду из ковша. Я знаю всё… Но я не знаю, какая у тебя душа.
Ты выдумал меня. Такой на свете нет, такой на свете быть не может.
У него глаза такие,
Что запомнить каждый должен.
Мне же лучше, осторожной,
В них и вовсе не глядеть.
Кто чего боится, то с тем и случится, — ничего бояться не надо.
Когда умрем, темней не станет, а станет, может быть, светлей.
