Переулочек, переул…
Горло петелькой затянул.
Тянет свежесть с Москва-реки.
В окнах теплятся огоньки.
Как по левой руке – пустырь,
А по правой руке – монастырь,
А напротив высокий клен
Красным заревом обагрен.
А напротив – высокий клен,
Ночью слушает долгий стон.
Покосился гнилой фонарь —
С колокольни идет звонарь…
Мне бы тот найти образок,
Оттого что мой близок срок,
Мне бы снова мой черный платок,
Мне бы невской воды глоток.
В этом переулке (район Остоженки) Ахматова жила в 1918 году, когда приезжала в Москву вместе с В.К. Шилейко.
Мой дядя двоюродный был бог
по части починивания сапог.
А дедушка, сморщенный, словно трюфель, –
маг по изготовлению дамских туфель.
Не дворяне и не пирожники –
в моей родословной были сапожники
довольно-таки высокого класса.
Обуви ими наделана масса.
Ее бы хватило обуть СП,
Союз композиторов и т.п.
Забывать свою родню не годится,
и я до сих пор не устал гордиться,
что каждый мой небольшой успех
обсуждал не литературный цех,
а мастера каблуков и подметок,
не считая двоюродных теток.
Они собирались обычно в среду,
чаще к ужину, реже к обеду
и рассуждали весьма отменно.
Все говорили одновременно.
И я с тех пор за собой замечаю:
чуть что нацарапаю – к ним спешу.
Не люблю говорить: «пишу».
Предпочитаю сказать: «тачаю».
