Почернел, искривился бревенчатый мост,
И стоят лопухи в человеческий рост,
И крапивы дремучей поют леса,
Что по ним не пройдет, не блеснет коса.
Вечерами над озером слышен вздох,
И по стенам расползся корявый мох.
Я встречала там
Двадцать первый год.
Сладок был устам
Черный душный мед.
Сучья рвали мне
Платья белый шелк,
На кривой сосне
Соловей не молк.
На условный крик
Выйдет из норы,
Словно леший дик,
А нежней сестры.
На гору бегом,
Через речку вплавь,
Да зато потом
Не скажу: оставь.
Я чту в ней таинственную деликатность,
Грустно тебе – значит, грустно ей,
И это умение делать приятность
И этот азарт защищать людей.
Она не бывает несправедливой,
Ни в чём не унизит тебя никогда,
Ты для неё самый умный, И самый красивый.
Вторник её. И её среда…
Её четверг. И её суббота,
Ты — это все её ночи и дни,
Ах, как она любит, когда ты приходишь с работы
И вы остаётесь с нею одни!
Шепчет что-то. В глаза заглядывает,
Щекою жмётся к твоей груди.
И так по-ребячьи лапы складывает,
Словно просит — не уходи!
И столько в ней жертвенного постоянства,
Так глаза её в этот момент хороши,
Что свет их легко проходит пространства
От её души до моей души!
