Б.А. Садовскому
Мгновеньями текут века.
Мгновеньями утонут в Лете.
И вызвездилась в ночь тоска
Мятущихся тысячелетий.
Глухобезмолвная земля,
Мне непокорная доныне, —
Отныне принимаю я
Благовестительство пустыни!
Тоскою сжатые уста
Взорвите, словеса святые,
Ты — утренняя красота,
Вы — горние кран златые!
Вот там заискрились, восстав.
Там, над дубровою поющей —
Алмазами летящих глав
В твердь убегающие кущи.
Лес расписан скупой позолотой,
весела и бесстрашна душа,
увлеченная странной заботой,
существующая не спеша.
Синева меж березами брезжит,
и тропинка бежит далеко…
Набирай хоть ведро сыроежек!
Не хочу, это слишком легко.
Лучше пусть ошибусь я с отвычки,
прошлогодний завидя листок.
Лучше пусть я приму за лисички
золотого цветка лепесток.
Не боюсь я такой незадачи.
Он все ближе, решительный час.
Никакие уловки не спрячут
От моих безошибочных глаз
тех чудесных, заветных, желанных,
тех единственных, лучших, моих…
В немудреных и милых обманах
превращений чудесных лесных
я хмелею от счастья, как будто
над мучительно-трудной строкой…
И тогда наступает минута,
тишиной оглушает такой,
будто нет ни обид, ни сомнений,
все загадки земли решены…
И тогда, преклонивши колени
на пороге лесной тишины,
ощутив, как щемяще и ново,
как доверчиво хочется жить,
белый гриб, как последнее слово,
задыхаясь от счастья, отрыть.
