Из ночного рукава
Вылетает лунь-сова.
Глазом пламенным лучит
Клювом каменным стучит:
«Совы! Совы! Спит ли бор?»
«Спит!» – кричит совиный хор.
«Травы все ли полегли?»
«Нет, к ручью цвести ушли!»
«Нет ли следа у воды?»
«Человечьи там следы».
По траве, над зыбью вод,
Все ведут под темный свод.
Там в пещере – бирюза –
Дремлют девичьи глаза.
Это дева видит сны,
Хлоя дева, дочь весны.
«Совы! – крикнула сова. –
Наши слушают слова!»
Совы взмыли. В темноте
Дафнис крадется к воде.
Хлоя, Хлоя, пробудись,
Блекнут звезды, глубже высь.
Хлоя, Хлоя, жди беды,
Вижу я твои следы!
Сатурнище медленно встаёт,
ограничиваясь стаканчиком виски
и сигаретой Marlboro.
Вы умерли и мы не живы —
в робе рваной мальчик проклял
старика.
Какая жалость, какое неверие
в лживость.
Я только начал. Но и ещё.
С ниточки — спускаясь до земли.
Обрубок клацал нам по нервам.
И пусто. Пусто нам от изобилия.
Да и слеза поддерживается звуком.
У музыки свои причуды и сомненья.
Я аметистом и агатом приукрасил ржавь.
Исправь. Налей. Убей этаж шестой.
Моя планета слишком кисло-сладка,
когда угар чинил потерю лиц.
А лик — взорвал стратегию ханжи,
и у меня нет больше сил в бессилье.
Когда я выронил остатки сна
на вымершее поле: огонь, вода;
и сын, которому не нужен трон
царя и смерть врага.
