Перед войной, как будто в знак беды,
Чтоб легче не была, явившись в новости,
Морозами неслыханной суровости
Пожгло и уничтожило сады.
И тяжко было сердцу удрученному
Средь буйной видеть зелени иной
Торчащие по-зимнему, по-черному
Деревья, что не ожили весной.
Под их корой, как у бревна отхлупшею,
Виднелся мертвенный коричневый нагар.
И повсеместно избранные, лучшие
Постиг деревья гибельный удар…
Прошли года. Деревья умерщвленные
С нежданной силой ожили опять,
Живые ветки выдали, зеленые…
Прошла война. А ты все плачешь, мать.
Февраль… Февральская весна.
Не календарно потеплело.
Теряют силу имена
И не подходят то и дело.
Душа в смущении, она
Ещё зимой не насладилась,
Ей не понятен вкус вина,
Что мартом, загодя открылось.
Художник, кутаясь в шарфы,
Рисует синий снег и стужу.
Ему не интересны лужи,
Не к месту спятившей весны.
И у меня в словах – колтун.
Гребёнка строк не пролезает.
Мне нужен цвет студёных лун,
Мне нужен слог, что не растает.
Верните февралёвый тон
И интонации морозца,
Заиндевелых вёдер звон
Для рифм замёрзшего колодца.
Что говорить – нужна зима –
Там, где душа к зиме привыкла,
Чтоб строф стояли терема
И не юлил язык на стыках.
Нужна обычная зима,
А будет русская, так лучше!
Ведь русская – тот самый случай,
Где строчка пишется сама!
