Над лесистыми брегами,
В час вечерней тишины,
Шум и песни под шатрами,
И огни разложены.
Здравствуй, счастливое племя!
Узнаю твои костры;
Я бы сам в иное время
Провождал сии шатры.
Завтра с первыми лучами
Ваш исчезнет вольный след,
Вы уйдете — но за вами
Не пойдет уж ваш поэт.
Он бродящие ночлеги
И проказы старины
Позабыл для сельской неги.
О ты, котора утешала
Меня в мои спокойны дни,
Священну дружбу воспевала.
Любовь и радости одни, —
Забудь твой глас, о нежна лира,
Иль повторяй единый стон!
Отъемлет жизнь мою Пленира,
Исчезло счастие, как сон!
Тверди по всякую минуту
Темирину над сердцем власть,
Ее ко мне жестокость люту,
Мою к ней пламенную страсть!
Но, ах, ты тем не успокоишь
Мою растерзанную грудь,
Лишь торжество ее удвоишь,
Нет, лучше ты безгласна будь!
Молчи, доколь судьбы во гневе
Устремлены меня карать,
Виси на кипарисном древе, —
Не буду на тебя взирать.
Виси, безмолвствуя, доколе
Мой искренний, любезный друг
На Марсовом пребудет поле…
Увы, и он смущает дух!
Когда войны погаснет пламень,
Быть может, что младый герой,
Спеша ко мне, увидит камень,
Не омочен ничьей слезой;
Увидит в прахе тут висящу,
Любезна лира, и тебя,
Расстроенную и молчащу, —
Восстонет он, меня любя!
Восстонет и смягчит слезою
Засохши струны он твои,
Потом дрожащею рукою
Страданья возвестит мои.
Он скажет: «Доримон был вреден
Себе лишь только самому,
Он ветрен был, несчастлив, беден.
Но друг всегда был друг ему».
