Нет, жив Дантес. Он жив опасно,
Жив вплоть до нынешнего дня.
Ежеминутно, ежечасно
Он может выстрелить в меня.
Николай Доризо
Санкт-Петербург взволнован очень.
Разгул царизма. Мрак и тлен.
Печален, хмур и озобочен
Барон Луи де Геккерен.
Он молвит сыну осторожно:
— Зачем нам Пушкин? Видит бог,
Стреляться с кем угодно можно,
Ты в Доризо стрельни, сынок!
С улыбкой грустной бесконечно
Дантес взирает на него.
— Могу и в Доризо, конечно,
Какая разница, в кого…
Но вдруг лицо его скривилось,
И прошептал он как во сне:
— Но кто тогда, скажи на милость,
Хоть словом вспомнит обо мне?!.
Хорошо живет Настюшка!
И одета, и сыта;
Только стала вот вреднюшкой –
Всё не то, да всё не так.
Надоела вдруг Настюшке
Мамы вкусная еда,
Надоели все игрушки!
Вот ребёнок… Вот беда!
Злится, дуется Настюшка,
И не ест, хитрюшка, щей;
Подавай такой вреднюшке,
Подавай мобилку ей!
Да не просто телефончик
Ты Настюшке подавай!
Небольшой чтоб был, как пончик!
Рыжий чтоб, как каравай!
Хочет взрослой быть Настюшка,
И с мобильничком играть,
Вечерами с Мишкой-плюшкой
Брать с собой его в кровать.
Эх, хитрюшка ты, Настюшка!
Ты одета и сыта.
Перестань же быть вреднюшкой!
Вредность — глупая черта.
Не сжимай, Настёна, губы —
Маму с папой обними!
Ведь они тебя так любят —
Ты их слушай! Не шуми!
