Всю зиму мы плакали, бедные.
Весна отворила двери.
Мы вышли — грустные, бледные,
На сердце — боль и потери.
И шли навстречу томлению,
Полны предчувствий нестройных.
И было нам дуновение
Весенних струй беспокойных.
В порыве ветра летучего —
Мечта иль воспоминание
Чего-то смутного, чего-то жгучего:
Не этой весны дыхание.
Дубъ трости говорилъ: конечно трость,
Тебѣ долгонько рость,
Быть равной крѣпости и вышины со мною:
Какою ты виною,
Прогнѣвала Боговъ, и столько ты слаба?
Бояринъ я, а ты раба.
Пускай вѣтръ сильный стонетъ,
Пускай реветъ и воетъ онъ:
Мнѣ столько жъ, какъ Зефиръ, ужасенъ Аквиллонъ
И не погнетъ мсня: а ты, лишь только тронетъ
Зефиръ поверхность водъ,
Нагнешся до земли, когда жъ разинетъ ротъ
Вѣтръ сильный на тебя, лишъ губы онъ посунетъ,
И хоть немножко дунетъ;
Падешъ и ляжешъ ты:
Ты образъ слабости, ты образъ суеты,
И видъ несовершенства:
Я образъ крѣпости, видъ вышняго блаженства.
Востала буря, трескъ
И блескъ
На горизонтѣ,
И треволненіе въ пространномъ понтѣ,
Внимаютъ вѣтра крикъ,
Дуброва и тростникъ:
Вѣтръ бурный съ лютымъ гнѣвомъ,
Дышитъ отверстымъ зѣвомъ,
Яряся мчится съ ревомъ,
Сразиться съ гордымъ древомъ:
Черезъ тростникъ летитъ
И весь тростникъ мутитъ:
Трость пала;
Такъ сила вѣтрова на воздухѣ пропала,
А онъ на гордый дубъ жсстокость устремилъ:
Дубъ силенъ; но тово силъ вѣтра не имѣетъ:
А гнуться не умѣетъ!
Ударилъ вѣтръ, и дубъ тотчасъ переломилъ:
Крѣпчайша сила древо сшибла,
Дубъ палъ и дубъ погибъ, спѣсь пала и погибла.
