В час глухой разлуки с морем,
С тихо ропщущим прибоем,
С отуманенною далью —
Мы одни, с великим горем,
Седины? свои закроем
Белым саваном — печалью.
Протекут еще мгновенья,
Канут в темные века.
Будут новые виденья,
Будет старая тоска.
И, в печальный саван кроясь,
Предаваясь тайно горю,
Не увидим мы тогда, —
Как горит твой млечный пояс!
Как летит к родному морю
Серебристая звезда!
Погода настроению под стать…
Всё скоро станет безразлично серым.
Ты мне из всех казался самым смелым,
Пойдем со мной! Здесь нечего терять!
В последний день двадцать восьмого лета
Запишем в память новую строку:
Давай ходить с тобой по потолку —
Мне надоел скрип половиц паркета.
Осточертело падать на постель,
Давай падения перенесем мы в небо —
Там облака – сплошная акварель,
В которой утонуть хотелось мне бы.
Сегодня только или никогда,
Мир перевернут был, любимый мой, не нами.
Зачем же пошлыми тебе играть словами?
Кивни мне просто в знак согласья «да».
Тебе не буду предлагать я дважды,
Тебе так страшно? Ставишь мне в вину…
Быть может, истина известна лишь тому,
Кто сумасшествие познал, увы, однажды.
Уйти в себя – возможно, тоже путь.
Ну что ж, прости, считай, я пошутила.
Я и тебя заранее простила,
Да и сердилась разве что чуть-чуть.
А к ручке двери тянется рука
Осенней меланхолии бездонной…
Я скоро буду отчужденно-сонной
Бродить босой по сводам потолка.
