Я встал и трижды поднял руки.
Ко мне по воздуху неслись
Зари торжественные звуки,
Багрянцем одевая высь.
Казалось, женщина вставала,
Молилась, отходя во храм,
И розовой рукой бросала
Зерно послушным голубям.
Они белели где-то выше,
Белея, вытянулись в нить
И скоро пасмурные крыши
Крылами стали золотить.
Над позолотой их заемной,
Высоко стоя на окне,
Я вдруг увидел шар огромный,
Плывущий в красной тишине.
Полно, не причитай, не сетуй и не скорби,
Ты мне забыться дай, ран моих не растрави.
Лучше не поминай горькой моей любви.
Слез горючих не лей, не плачь, печальная птица, –
Твоя беда, соловей, с моей бедой не сравнится!
Чья-то злая рука ставит мне сотни препон,
И далека, далека та, в кого я влюблен.
Боль и твоя тяжка: с розою ты разлучен,
И все-таки слез не лей, не плачь, печальная птица, –
Твоя беда, соловей, с моей бедой не сравнится!
Ты, улетая на срок, к розе вернешься опять.
День возвращенья далек, всё же он должен настать.
Я ж навсегда одинок, мне милой не увидать.
Слез понапрасну не лей, не плачь, печальная птица, –
Твоя беда, соловей, с моей бедой не сравнится!
Зря ты грустишь, соловей, зря ты клянешь весь свет.
Много на свете роз, и каждой прекрасен цвет,
А схожей с милой моей красавицы в мире нет.
Слез горючих не лей, не плачь, печальная птица, –
Твоя беда, соловей, с моей бедой не сравнится!
