Моей матери
Повеселясь на буйном пире,
Вернулся поздно я домой;
Ночь тихо бродит по квартире,
Храня уютный угол мой.
Слились все лица, все обиды
В одно лицо, в одно пятно;
И ветр ночной поет в окно
Напевы сонной панихиды…
Лишь соблазнитель мой не спит;
Он льстиво шепчет: «Вот твой скит.
Забудь о временном, о пошлом
И в песнях свято лги о прошлом».
Хвалился нѣкогда ему сонъ данной частью,
И сильною своею властью,
Расказывая щастью,
Что онъ простова мужика,
И дурака,
Въ боярской чинъ поставилъ,
Прославилъ,
И золота ему кадушекъ пять наплавилъ.
Всево довольно онъ имѣлъ:
Не зная азбуки и грамотѣ умѣлъ,
И славою во всей подсолнечной грѣмелъ:
А лутче и всево: любовницу имѣлъ,
Прекраснѣйшую саму:
Такую даму,
Какихъ десятка нѣтъ у насъ и на Руси.
Нагнувшися предъ нимъ покорствуй и труси,
И милости себѣ у идола проси.
Имѣлъ еще болванъ повадку,
Когда ково не взлюбитъ онъ,
Тому содѣланъ тяжкій стонъ,
А иногда и лихорадку.
А щастіе даетъ
Такой ему отвѣтъ:
Во брѣдѣ истинны ни на полушку нѣтъ,
Что здѣлалъ ты мой свѣтъ,
Я здѣлала сама, и слово въ слово то же;
Но дѣйствіе мое гораздо подороже;
То истинна была:
И даръ мой только смерть едина отняла.
Сонъ на ето сказалъ: обѣимъ имъ мѣчталось;
Да твой болванъ то все по жизни позабылъ,
Какой бояринъ онъ на свѣтѣ етомъ былъ:
А мой болванъ тово по снѣ не позабылъ,
Какой бояринъ онъ на свѣтѣ етомъ былъ;
Такъ лутче, что хотя то въ памяти осталось.
