Никто не скажет: я безумен.
Поклон мой низок, лик мой строг.
Не позовет меня игумен
В ночи на строгий свой порог.
Я грустным братьям — брат примерный,
И рясу черную несу,
Когда с утра походкой верной
Сметаю с бледных трав росу.
И, подходя ко всем иконам,
Как строгий и смиренный брат,
Творю поклон я за поклоном
И за обрядами обряд.
И кто поймет, и кто узнает,
Что ты сказала мне: молчи…
Что воск души блаженной тает
На яром пламени свечи…
Что никаких молитв не надо,
Когда ты ходишь по реке
За монастырскою оградой
В своем монашеском платке.
Что вот — меня цветистым хмелем
Безумно захлестнула ты,
И потерял я счет неделям
Моей преступной красоты.
Пришёл к поэту грустный слон,
Сказал ему, волнуясь:
«Придумай слово для меня,
С которым я рифмуюсь».
Поэт ответил: «Не вопрос!»
И толстый справочник принёс.
Смартфон, ОМОН, поклон, заслон…
Полсотни рифм найдётся!
Но недоволен чем-то слон
И грустным остаётся.
Не хочет он с поклоном
Стоять перед ОМОНом.
Поэт устал, поэт вспотел,
Поэт дошёл до точки
И вдруг услышал за спиной
Шаги любимой дочки.
«Я знаю рифму для слона, —
Она сказала тихо. –
Слону для рифмы подойдёт,
Наверное, слониха…»
— Не в рифму! — папа возмущён.
Но как обрадовался слон!
Идёт слониха по стихам
С улыбкой молчаливой.
А рядом с ней шагает слон,
Не в рифму, но счастливый!
