У каждого такая жена, какая ему нужна.
О, если б без слов сказаться душой было можно!
У любви есть слова, те слова не умрут.
На заре ты её не буди,
На заре она сладко так спит…
Наука, в сущности, прирожденное уважение к разуму и разумности в широком смысле.
Любить есть действие — не состояние.
Высокое и прекрасное — высоко и прекрасно не потому, что им увлекается поклонник, а по собственной неизменной природе.
Лирическая деятельность требует противоположных качеств: безумной отваги и крайней осторожности.
Я пришёл к тебе с приветом…
Кто не способен кинуться с вышки вниз, надеясь воспарить на крыльях своего дарования, тот не поэт. Но наряду с подобной дерзостью должно быть тончайшее чувство меры. —
Тот, кто прочтет только несколько моих стихотворений, убедится, что мое наслаждение состоит в стремлении наперекор будничной логике и грамматике только из-за того, что за них держится общественное мнение.
Ночь. Не слышно городского шума.
В небесах звезда — и от нее,
Будто искра, заронилась дума
Тайно в сердце грустное мое.
Я думал… не помню, что думал…
Какое счастие: и ночь, и мы одни!
Кто развернет мои стихи, увидит человека с помутившимися глазами, с безумными словами и пеной на устах бегущего по камням и терновникам в изорванном одеянии.
Поэт — тот, кто в предмете видит то, чего без его помощи другой не увидит.
Зреет рожь над жаркой нивой,
И от нивы и до нивы
Гонит ветер прихотливый
Золотые переливы.
Кто не в состоянии броситься с седьмого этажа вниз головой, с непоколебимой верой в то, что он воспарит по воздуху, тот не лирик.
Прямо смотрю я из времени в вечность…
В моей руке — какое чудо! —
Твоя рука…
Только художник на всем чует прекрасного след.
Есть люди, которым на роду написано быть глупцами: они делают глупости не только по собственному желанию, но и по воле судьбы.
Но верь весне. Ее промчится гений,
Опять теплом и жизнию дыша.
Для ясных дней, для новых откровений
Переболит скорбящая душа.
Моя муза не лепечет ничего, кроме нелепостей.
Этот несчастный гордиев узел любви, который чем более распутываю, все туже затягиваю, а разрубить мечом не имею духу и сил.
Вот эта книжка небольшая
Томов премногих тяжелей.
Покуда я дышу — ты мысль моя, не боле…
Попробуйте воспеть изобретение пороха, компаса или лекцию о рефлексах, и вы убедитесь, что это даже немыслимо.
Не жизни жаль с томительным дыханьем,
Что жизнь и смерть? А жаль того огня,
Что просиял над целым мирозданьем,
И в ночь идёт, и плачет, уходя.
Художественные истины — имеют весьма мало — чтобы не сказать, не имеют ничего — общего с другими истинами.
Душа дрожит, готова вспыхнуть чище,
Хотя давно угас весенний день
И при луне на жизненном кладби́ще
Страшна и ночь, и собственная тень.
Помню время и чувство, — что стихам не может быть конца, стоит только поболтать бутылку — и она взорвет пробку.
Хоть не вечен человек,
То, что вечно, — человечно.
Теперь мечты о литературной деятельности проникли и заняли все мое существо, иначе бы мне пришлось худо.
Не так ли я, сосуд скудельный,
Дерзаю на запретный путь,
Стихии чуждой, запредельной,
Стремясь хоть каплю зачерпнуть?
Художественное произведение, в котором есть смысл, для меня не существует.
Скорбь никак не могла вдохновить нас. Напротив, жизненные тяготы и заставляли нас в течение пятидесяти лет по временам отворачиваться от них и пробивать будничный лед, чтобы хотя на мгновение вздохнуть чистым и свободным воздухом поэзии.
Бесконечно вражды не держи — ты смертен.
Выбор религии народом всегда определяется его правителями.
Я ль несся к бездне полуночной,
Иль сонмы звезд ко мне неслись?
Казалось, будто в длани мощной
Над этой бездной я повис…
Насколько в деле свободных искусств я мало ценю разум в сравнении с бессознательным инстинктом, пружины которого для нас скрыты, настолько в практической жизни требую разумных оснований, подкрепляемых опытом.
Но если жизнь — базар крикливый Бога, то только смерть — его бессмертный храм.
И тебе не томно?
И тебе не больно?
Шопенгауэр — для меня не только последняя крупная философская ступень, это для меня откровение, возможный человеческий ответ на те умственные вопросы, которые сами собою возникают в душе каждого.
Только песне нужна красота,
Красоте же и песен не надо
Сияла ночь. Луной был полон сад. Лежали
Лучи у наших ног в гостиной без огней.
Рояль был весь раскрыт, и струны в нём дрожали,
Как и сердца у нас за песнию твоей.
В своих переводах — я постоянно смотрю на себя как на ковер, по которому в новый язык въезжает триумфальная колесница оригинала, которого я улучшать — ни-ни.
Поэзия непременно требует новизны, и ничего для нее нет убийственней повторения.
В нашем деле истинная чепуха и есть истинная правда.
Если песня бьет по сердечной струне слушателя, то она истинна и права. В противном случае она ненужная парадная форма будничной мысли.
Два мира властвуют от века, два равноправных бытия: один объемлет человека, другой — душа и жизнь моя.
Былинки не найдешь и не найдешь листа,
Чтобы не плакал он и не сиял от счастья.
Реальность песни заключается не в истине высказываемых мыслей, а в истине выражаемого чувства.
Там человек сгорел!
Этот листок, что иссох и свалился,
Золотом вечным горит в песнопенье
Идеальный мир мой разрушен давно. Ищу хозяйку, с которой буду жить, не понимая друг друга.
В нас вопиет всесильная природа…
Если спросить: как называются все страдания, все горести моей жизни, я отвечу: имя им — Фет.
Без чувства красоты — жизнь сводится на кормление гончих в душно-зловонной псарне.
