Под палаткою пунцовой,
Без невольников, один,
С одалиской чернобровой
Расстается властелин.
— Сара, гурия пророка,
Солнце дней, источник сил,
Сара, утро недалеко —
И проснется Азраил.
Где-то завтра после бою
Снова ноги подогну
Иль усталой головою
Беззаботно отдохну?
С новой ночью, с новой кущей,
Пылкой страсти вопреки,
Не коснусь твоей цветущей,
Нарумяненной щеки.
Пред тобою на бездельи
Свой кальян не закурю
И в глаза твои газельи,
Полон дум, не посмотрю,
И рукой моей усталой
У тебя не обовью
Черных кос по феске алой
Чешуйчатую змею.
Туманный пригород, как турман.
Как поплавки, милиционеры.
Туман.
Который век? Которой эры?
Все — по частям, подобно бреду.
Людей как будто развинтили…
Бреду.
Вернет — барахтаюсь в ватине.
Носы. Подфарники. Околыши.
Они, как в фодисе, двоятся
Калоши?
Как бы башкой не обменяться!
Так женщина — от губ едва,
двоясь и что-то воскрешая,
Уж не любимая — вдова,
еще твоя, уже — чужая…
О тумбы, о прохожих трусь я…
Венера? Продавец мороженого!..
Друзья?
Ох, эти яго доморощенные!
Ты?! Ты стоишь и щиплешь уши,
одна, в пальто великоватом!—
Усы!?
И иней в ухе волосатом!
Я спотыкаюсь, бьюсь, живу,
туман, туман — не разберешься,
О чью щеку в тумаке трешься?..
Ау!
Туман, туман — не дозовешься…
Как здорово, когда туман рассеивается!
