Вам песнь моя. В степи мирской,
Среди толпы бесцветно-бледной,
Лишь вы поэта за собой
Красой влечете всепобедной.
Прелестны матовым челом,
Могучи пышными кудрями,
Вы обаятельны умом,
Очаровательны очами.
Что смертных трогает сердца,
Внушите вы послушной лире,
И слово на устах певца
При вас цветет пышней и шире.
Голубка чистая… моя родная Оля,
В предчувствии тебя, творил я тот рассказ…
Нет, не рассказ то был, а некий странный Сказ,
Мой робкий Сказ, – про… что? Про «Куликово поле».
Творил его в ночи, – и плакал, одинокий,
Утратив все мое – Россию и семью.
Творил, томясь, в чужой ночи глубокой,
Но кто-то – неземной – провидел боль мою.
Она – ты помнишь, да? – отражена и в «Поле», –
В душе смиренного… и в той душе – другой,
Горящей, трепетной, сердечно-светлой Оли…
Прозрение мое я утвердил тобой.
Я помню эту ночь и страх-благоговенье:
О Преподобном я, земной, дерзал сказать…
Творил – и чувствовал, как будто, дуновенье?.. –
Не Он ли укреплял меня на то дерзать?..
И я дерзал, творил, – и сотворилось «Поле».
Тянулись мутно дни, – и скорбь вернулась вновь.
О, эта скорбь и боль… такой не знал я боли,
Она сжигала все, во мне стенала кровь.
И сердце крикнуло: «возьми… меня… к себе!..
Я страшно одинок!.. Нет, не могу я доле!..» –
Она услышала: ты написала мне,
Из чуждой стороны, моя – другая Оля.
Она внушила так, – ты в это веришь, Оля:
Ты мне на боль мою твоей отозвалась.
И стал твоим мой Сказ про «Куликово Поле», –
И боль моя с твоей в святой любви слилась.
