Если зимнее небо звездами горит
И мечтательно светит луна,
Предо мною твой образ, твой дивный скользит,
Словно ты из лучей создана.
И светла и легка, ты несешься туда…
Я гляжу и молю хоть следов.
И светла и легка — но зато ни следа;
Только грудь обуяет любовь.
И летел бы, летел за красою твоей —
И пускай в небе звезды горят
И быстрей и светлей мириады лучей
На пылинки ночные глядят.
Он проснулся на заре…
Нос в подушке,
Одеяло на макушке,—
Он лежит, как крот в норе.
«Тюфячок, скажи мне слово».
«Я набит морской травой,
Но трава была живой:
Колыхалась,
Волновалась
В лад с подводной синевой.
Там звезда в пучине зябкой
Шевелила алой лапкой…
Проплывали в стеблях рыбы,
Пуча круглые глаза.
Над водою — бирюза
И утесов рыжих глыбы».
«А русалки, тюфячок?»
«По волшебному рассказу,
Их скрывала глубина…
Но среди травы ни разу
Не плескалась ни одна.
В лунный час сверкала гладь,—
Кто-то там вверху купался…
Чей-то голос раздавался.
Кто? Трава должна молчать».
«Осьминог в траве сидел?»
«Он запутался бы в ней.
Он таился средь камней,
Как пират в морском ущелье».
«Ай! Ты слышишь, под постелью
Злые щупальцы шуршат…»
«Ты не бойся, это мышка
Тащит в норку шоколад.
Спи, мальчишка!
На заре все дети спят».
Кто гудит? Прибой иль прялка?
Столик гнется, как лоза.
Пляшут солнечные спицы,—
Из окна плывет русалка,
Дует в сонные ресницы
И велит закрыть глаза.
