Из смертных, жизнью пресыщенных,
Кто без отравы чашу пил?
От всех подонков возмущенных
Язык мой горечь сохранил.
И та, чей нежный зов участья
С земли мечты мои вознес,
Мне подавая кубок счастья,
В него роняла капли слез.
К чему по прихоти мгновенной
Тревожить мертвых сон святой!
До дна тот кубок вдохновенный
Скупой отравлен был судьбой.
Лишь ты один, ты не скупился,
По сердцу брат мой, Алексей!
Коль чашей счастья ты делился, —
Делился чистой, полной, всей.
Вот почему, за юность нашу
Хваля харит, я не грешу
И дружбы общую нам чашу
К устам с восторгом подношу.
Тебя любили палешане
на знойном пузе пепелища.
Они глаза твои мешали
С ракитового грустью нищих.
Ты нежность ищешь, весны ищешь
и ходишь к лешим по лишайникам.
ТЕБЯ ЛЮБИЛИ ПАЛЕШАНЕ.
А твой? Он был горяч и холост,
да вот пропал, от водки сгинул.
Июль, потерянный как голос,
серебряные клонит ивы.
Он ждет отливов и покосов,
как эпилога переписчик.
Без палеха тугие косы
внимая в пузо пепелища.
Но порешили парижане
тоску твою и боль родную.
Тебя любили палешане,
а к тем французам не ревную.
И красота твоя как ныне
в моей душе луною светит,
и что там Леонард да Винчи
в коряво-бархатном берете?
Неслыханная блажь на свете
твоя походка и улыбка.
Пора, пора забросить сети,
зову тебя, златая рыбка!
