Посв. Людвигу Квятковскому
Был поздний час, и веяла прохлада,
Когда переступил он наш порог.
В тяжелом пламени немого взгляда
Зрел неуклонный непонятный рок.
В душе его мы чуяли преграду,
Он среди всех казался одинок.
Хотелось знать, где боль и где отрада,
В какой борьбе он духом изнемог.
Шли дни, — и все, что было в сердце сжато
Средь творчества и дружеских бесед,
Исторглось песнями и стало свято,
С судьбы был снят мучительный запрет.
Пришел к нам бранник темн[ый] и винов[ный]
— ушел свободный жертвенный…
Глаза убитых — это ад,
они глядят, они глядят,
глаза их в каждой скважине:
— Не убивают на земле?
— Не голодают на селе?
— Не погребают заживо?—
Я руки голые в огонь,
и от горелой кожи вонь,
мы,
люди,—
словно спички,
хоть не легко нас погасить,
я за спиной хочу носить
две жесткие косички.
«Горю, горю я, как костер…»
Какой это девчачий вздор!
За что мы гибнем, братцы?
Все наши речи:
пыр-мыр-дыр…
Зачем он гибнет, этот мир,—
дай в главном разобраться!
Позволь
романы не читать,
не пить вино,
не танцевать,
по моде не чесаться.
Позволь знамена не носить,
не мыть посуду, не стелить —
дай в главном разобраться!
Отца убили —
почему?
В церквах кадили
почему
убийце и тирану?
Душой кривили —
почему?
С вопросом детским «почему?» —
как банный лист
пристану!
