Вас смешил вид климовой подоплеки,
И рабочий пот был грубей, чем Prima Vera
На балконе, за чаем, у себя, в Териоки
Вы читали Поль де Кока и Дюма — pere’а
Мы вас угощали майскими бутербродами
Вы мычали задумчиво: «ньям — ньям»
И сказали: «Прокислыми свободами
Неужели быть сытыми и пьяными нам?»
Мы тебе показали оголение,
Невинных старцев садический сад,
Но корректное новое поколение
Мудрее, чем камень заберзат!
Для тебя мы воскресили пасторали,
Водрузив тебя в красного дерева кресла,
Вновь фригийских пастушков свирели заиграли
И буйный хмель обвил твои жидкие чресла.
Утешить ли тебя оккультизмом?
Черной мессой? Нирваною? Загробным миром?
Ты все пожрешь и переваришь с цинизмом
И обзовешь нас бесноватым клиром.
Через века и народы в пыли влачится искусство.
Шут или царь, бог или комедиант —
Всегда ложится, смеясь, на ложе Прокруста
Окровавленный, гордый и чуткий талант.
Будь проклято несбывшееся желание.
Трижды проклят бесплодный мечтатель.
К чертовой матери услуги и кривлянья.
Requiescat in pace, обыватель.
Но в час, когда вы поднимете черные стяги,
Мы запляшем под бубны, с хулою на устах,
И в дни утопий стрелами из бумаги
Разрушим ваши карточные домики в прах.
1916 г.
