Иди сюда, взгляни-ка
Сквозь жёлтое стекло.
Взгляни, как небо дико,
Подземно и светло.
Клубясь, ползёт червивый
И дымный ворох туч.
Мертво рудеют ивы
Над желтью жарких круч.
Ручей по дну оврага —
Как чёрное вино.
Как жжёная бумага —
Трава в моё окно.
Бессмысленно-кровавы
Тела апрельских рощ.
Накрапывает ржавый,
Сухой и горький дождь.
И всюду эти стёкла
Проклятого окна.
Земля моя поблекла,
Земля опалена!
Звонит ближе к полвторому, подобен грому.
Телефон нащупываешь сквозь дрему,
И снова он тебе про Ерему,
А ты ему про Фому.
Сидит где-то у друзей, в телевизор вперясь.
Хлещет дешевый херес.
Городит ересь.
И все твои бесы рвутся наружу через
Отверстия в трубке, строго по одному.
«Диски твои вчера на глаза попались.
Пылищи, наверно, с палец.
Там тот испанец
И сборники. Кстати, помнишь, мы просыпались,
И ты мне все время пела старинный блюз?
Такой – уа-па-па… Ну да, у меня нет слуха».
Вода, если плакать лежа, щекочет ухо.
И падает вниз, о ткань ударяясь глухо.
«Давай ты перезвонишь мне, когда просплюсь».
Бетонная жизнь становится сразу хрупкой,
Расходится рябью, трескается скорлупкой,
Когда полежишь, зажмурившись, с этой трубкой,
Послушаешь, как он дышит и как он врет –
Казалось бы, столько лет, а точны прицелы.
Скажите спасибо, что остаетесь целы.
А блюз этот был, наверно, старушки Эллы
За сорок дремучий год.
