На пустом берегу, где прибой неустанно грохочет,
Я послание сердца доверил бутылке простой,
Чтоб она уплывала в далекие синие ночи,
Поднимаясь на гребень и вновь опадая с волной.
Будет плыть она долго в созвездиях стран небывалых,
Будут чайки садиться на скользкую темень стекла,
Будет плавиться полдень, сверкая на волнах усталых,
И Плеяды глядеться в ночные ее зеркала.
Но настанет пора — наклоняясь со шлюпки тяжелой,
Чьи-то руки поймают посланницу дальних широт,
И пахнут на припеке ладонью растертые смолы,
А чуть дрогнувший голос заветные буквы прочтет.
Свежий ветер разгладит листок мой, закатом согретый,
Дымный уголь потонет над морем в лиловой золе,
И расскажет потомкам воскресшее слово поэта
О любви и о солнце на старой планете — Земле!
Пейзаж упрям: стоят деревья-скряги,
Копя запасы прошлогодних листьев,
Отринув скорбь, облачены в дерюги,
Дриад зовут, и втайне изумруд
Хранит трава, но разум выспрен, истов —
Суров его над нищетою суд.
Нигде не слышно крика мертвецов,
И незабудок средь надгробий нет,
Распад не приукрашен и суров:
Где череп и скелет твердят о тленье,
Безмолвствуют святые, гол скелет,
И мухи не видали воскресенья.
На этот неприкрашенный пейзаж
Смотри, смотри, пока глаз не найдет
Подмену, точно на ветру мираж,
Где воют призраки среди болот,
Голодный ум на поводке ведет
Их, чтобы поселить среди пустот.
