Тем утром, радостным и вешним,
В лесу гудело и тряслось.
Свои рога через орешник
Нес молодой тяжелый лось.
Он трогал пристально и жадно
Струю холодного ключа,
Играли солнечные пятна
На полированных плечах,
Когда любовный зов подруги,
Вдруг прилетев издалека,
Его заставил стать упругим
И бросить на спину рога.
Но в миг, когда он шел долиной,
Одним желаньем увлечен,
Зрачок стального карабина
Всмотрелся в левое плечо.
Неверно дрогнули колена.
И раскатился скорбный звук.
И кровь, слабея постепенно,
Лилась толчками на траву.
А за кустом, шагах в полсотни,
Куда он чуть дойти не смог,
Привесил к поясу охотник
Умело сделанный манок.
1
Вот и явился я в твой дом,
Пусть не в родной, зато в последний,—
Старик восьмидесятилетний
Не осужден ничьим судом.
Всё ясно! Я на всё готов.
Пусть безнадежно и жестоко
Бьет насмерть напряженье тока
От оголенных проводов.
2
Нет, совсем о другом! Горячей,
Чем когда-либо раньше. Ты снова
Прожила не моей и ничьей,—
Вот и найдено нужное слово!
Шесть по-разному прожитых лет,
Но была в них и сладость и горечь,
И остался печатный их след,
Вот как действовал
Павел Григорьич!
3
Но если даже ты права,
То я правей раз во сто!
Всё остальное — трын-трава.
Ей-богу, это просто.
Я верю выдумке такой,
Пока еще не умер,
Пока ликует непокой.
Пока диктует ЮМОР.
