Больной, как будто бы гранату,
Бутылку бромную берет,
И снова сонную палату
Корежит хриплое: «Вперед!»
Он все идет в свою атаку,
Он все зовет друзей с собой…
Наверно, был хороший бой!
Хирург и тот чуть-чуть не плакал
И, чтоб избавиться от слез,
Какой-то бред о бреде нес.
Когда же вечер языкатый
Оближет пыльную панель,
Внесут кого-то к нам в палату
На ту же самую постель!
Облокотилась на гул.
В спящем видна душа.
Четверть сна порождает четверть смерти.
Просыпаюсь возле тела — своего ли?
Взыскательно и тревожно ищу мох,
проваливаясь всё равно, но верхней половиной.
Под половицей ничего.
Только послеобеденность курит кабину.
И чего там?
Улица как улица. Лица как лица.
Разума и не надо, когда гуляешь.
Только кашель под рукой.
Только четверть от всего.
Но, расклад дивный, как стан Марсельезы.
И в путевых заметках чьи-то шуршания.
А в шуршаниях ещё и дроби — до высоких этажей.
Только кудрями стряхиваешь пепел с обители.
Что и где?
В спонтанности мышления истина.
Роняя на пол ложки и будильник.
Но, всего до чёрта в истоках отваги.
И дверь хлопает, но осторожна в понимании,
когда нарождается следующий страх.
Но, накинул и вылетел.
В иных такое же.
Полесье, лихолетье и просто листва.
Хотя, у моря быстрее лежишь.
Только чуть наклонишься —
и кажется, что возникаешь по-новому,
когда деревья на что-то смотрят,
а ты сливаешься предикативно: через песчинки.
