Поэт наш прав: альбом — кладбище,
В нем племя легкое певцов
Под легкой пеленой стихов
Находит верное жилище.
И добровольным мертвецом
Я, Феба чтитель недостойный,
Певец давно уже покойный,
Спешу зарыться в ваш альбом.
Вот надпись: старожил московский,
Мучитель струн, гроза ушей,
Певец чертей
Жуковский
В альбоме сем похоронен;
Уютным местом погребенья
Весьма, весьма доволен он
И не желает воскресенья.
Поэт, забеременев правдой,
бежит суеты, и легко
хулу забывает и славу,
вино и толстуху Марго,
что и глуповата и вздорна,
и выпить не дура,
а всё ж —
её, как жену прокурора,
не купишь за медную брошь…
Забыты прелестные ш…и,
бродяги и ветреный быт,
сняв угол у тихой старухи,
он пёрышком вечным скрипит.
Он брови высокие хмурит
и пишет «Балладу конца»,
и только весёлый окурок
дымит на крылечке лица.
Помят и нечёсан немножко,
дырявые туфли в пыли,
свернулася преданной кошкой
у ног его тень от петли.
За окнами средневековье,
суконщик стучится к вдове,
псы лают и спят колокольни,
и блох ищет ветер в листве.
Дождишка бренчит по карнизу,
старуха трещит на печи,
за стенкой утих телевизор,
кончается тело свечи…
Я тоже прожил переменчиво,
родство ощущая вне зла:
к берёзе, к собаке и к женщине,
а всё остальное — зола!
Худой и голодный, как шпага,
держись до конца, старина —
великая это отвага
быть честным
во все времена.
