Эту ночь я дышал тишиной.
По таинственен был ускользающий сон.
В эту ночь ты мечтала со мной.
Но ласкающий лик был луной озарен.
На заре умерла золотая луна.
На заре ты рассталась со мной.
Ты рассталась, ушла, но жила тишина…
На заре я дышал тишиной.
Не как панцирь, броня иль кираса
На груди беспокойного росса,
Но как жизнетворящие росы —
Для народов мерцанье кароссы:
Для тевтонов, славян, печенегов,
Для кибиток, шатров и чертогов,
И для даймонов, и для раруггов —
От вершин до подземных отрогов.
Было раньше любых человечеств,
Раньше всех исторических зодчеств,
То, что брезжит в зерцалах провидчеств,
В отшлифованных гранях пророчеств:
В дни, когда первообразы спали
В пламенах, как в первичной купели,
Ей назначилось Богом — быть строгой
Первоангела первой подругой.
И ступить через этот порог
Не умел искуситель и враг.
Принимали крылатые духи
От нее светотканое тело,
И в любом ее смехе и вздохе
Само небо смеяться хотело.
О, не жегшее пламенем пламя!
Зла и мук не знававшее племя!
Красотою цвело это семя
И звучало Лилит ее имя.
Но творец сатанинского плана
Самозванцем проник в ее лоно.
И страшнее горчайшего плена
Стал ей плод рокового урона.
Человечества, стаи и хоры —
Все содружества Шаданакара
Понесли в себе ждущее кары
Семя дьявольское — эйцехоре.
И подпал, на отчаянье скор,
Мир закону мечей и секир.
И низверглась Лилит из сапфирных
Лучезарных высот светотворных
До геенн планетарных — пурпурных,
Рыжих, бурных, оранжевых, чермных.
Ее двойственный знак неизбежен
Над любым, будь он горд иль ничтожен;
Путь сквозь мир без нее невозможен,
С ней же — горек, извилист, мятежен.
Точно мех рыжеватого тигра,
Ее край — топко душный, как тундра…
На Руси же лицо ее — Дингра,
Дочерь Дня, но рабыня Гагтунгра.
