Над Городской квартирой Арсеньевых нависла черная туча.
— Мама, уже пять часов! — волновалась Алина.
— Ничего. Мы можем выехать в половине шестого, — стараясь казаться спокойной, отвечала мать.
Все вещи были сложены и сданы в багаж. Кулеша, сидя верхом на стуле, держал на ладони часы… Марина уже расплатилась с хозяином, попрощалась с дворником Герасимом… Никич пошел за извозчиками.
— Мама, вдруг дедушка Никич не найдет извозчиков! — нервничала Алина.
— Извозчики на каждом углу, — сухо отвечала ей мать. Алина, ломая руки, ходила из угла в угол, в глазах ее стояли слезы. Притихшая Мышка, утонув в своем роскошном плаще, молча сидела в уголке дивана. Из-под клетчатого картузика с низко надвинутым на лоб блестящим козырьком серые глаза ее тревожно переводили взгляд с матери на Алину, с Алины на сидевшего с часами Кулешу…
Динка, как затравленный зверек, металась по коридору, выбегала на крыльцо и жалобно звала:
— Лень! Лень!
Сердце Марины больно сжималось от ее крика.
«Что делать? Лени нет… Он уже не приедет», — в отчаянии думала она, бесцельно бродя по комнате и делая вид, что ей необходимо собрать какие-то мелочи.
— Вы всё еще ждете? — тихо спросил ее Кулеша.
— Я буду ждать до последней возможности. Кулеша выразительно показал на часы:
— Это уже недолго…
На дворе зацокали копыта лошадей.
— Мама! Это извозчики! Давайте выходить! — закричала Алина.
Никич быстрыми шажками пробежал в комнату и взял чемодан. Кулеша помог ему вынести вещи и, подойдя к Марине, серьезно сказал:
— Время ехать. Вы можете опоздать.
— Еще пять минут, — нервно ответила Марина. — Я должна ее уговорить…
Она поискала глазами Динку, но девочка, увидев извозчиков, спряталась за дверьми кухни и, присев на пол, крепко-накрепко привязала веревкой свою ногу к ножке стула. Чутко прислушиваясь к голосам взрослых, она испуганно смотрела на коридор, по которому выносили вещи.
А между взрослыми шел взволнованный спор, прерываемый рыданиями Алины.
— Это ребенок! Надо просто взять ее на руки и вынести к извозчику! — сердито говорил Никич.
— Конечно, мы сильнее, нам ничего не стоит схватить ее, потащить… Но я не могу допустить такое насилие! — волновалась Марина. — Я прошу у вас пять минут… Я скажу ей, почему мы не можем остаться…
Она быстрыми шагами пробежала по коридору, заглянула в кухню. Динка, увидев ее, закрыла лицо руками и разразилась громким плачем.
— Динка! Голубка моя! Послушай… — Марина опустилась на пол и, пробуя разнять ее руки, умоляюще зашептала: — Послушай, послушай меня…
— Нет! Нет! Я буду ждать! Я не поеду! — со слезами кричала Динка.
— Кулеша! — в отчаянии позвала мать. Но входная дверь стремительно хлопнула, и в коридор влетел Ленька:
— Макака!..
— Леня! Ленечка! — радостно вскрикнула Мышка.
— Леня! Леня! — подхватила Алина. Динка рванулась к двери, стул с грохотом покатился за ней. Ленька, запыхавшись, остановился на пороге:
— Макака!
Динка, подпрыгнув на одной ноге, с плачем повисла у него на шее.
Марина растерянно смотрела на опрокинутый стул и затянутую в несколько узлов веревку на Динкиной ноге.
— Ах, боже мой… — простонала она. — Леня! Скорей, отвяжи ее и сажай на извозчика! Выходите! Вот Мышка… Алина, мы едем! — закричала она, выбегая в коридор.
Ленька достал из кармана ножик и, разрезав веревку, хмуро спросил:
— Кто тебя?..
— Сама… я сама… чтоб не увезли… — всхлипывая, ответила Динка.
— Пошли! Пошли! — кричал со двора Кулеша. Ленька схватил за руку Динку.
— Пойдем, Мыша… — ласково сказал он, кивая головой Мышке.
— Я не Мыша, а Мышка, — кротко улыбаясь, поправила его девочка. Динка громко засмеялась.
— «Мыша, Мыша»! — передразнила она, подталкивая сестру.
— Леня, чего она… — пожаловалась Мышка, отмахиваясь от приставшей к ней Динки.
— Макака, не балуй! На вот тебе… — Ленька сунул девочке сверток с сапожками. — Иди, иди! Потом поглядишь! Как в поезд погрузимся, так и поглядишь!
Динка, подпрыгивая, побежала вперед. Ленька усадил обеих девочек на извозчика и вернулся. Увидев ослабевшую от слез Алину, он тихо сказал:
— Ишь как наревелась! Держись вот за меня. Пойдем! — и, осторожно взяв ее за плечи, повел к извозчику. За ними вышла Марина. Кулеша и Никич заперли двери. Дворник взял ключи.
— Подождите! Я забыла сумочку! — крикнула вдруг Марина.
— Ну вот! Все не слава богу… — заворчал Никич, пропуская ее в дом.
Ленька, усадив девочек, стоял около извозчика.
— Я поеду на облучке. Извозчик, подвиньтесь! — сказала вдруг Динка.
— Это неприлично! — напала на нее Алина. — И потом, ты изомнешь свой плащ. Сестры заспорили.
— Хватит вам! Вон мать идет! Макака, сядь на свое место. А ты, Алина, молчи! Помни себя! — строго сказал Ленька, стаскивая Динку с облучка.
Обе замолчали. Но через минуту Алина снова сделала замечание, на этот раз Мышке.
— Да замолчи ты!.. Что тебе, больше всех надо? — с укором сказал Ленька.
Алина пожала плечами и отвернулась.
— Ну, тогда распоряжайся сам, — неуверенно сказала она.
— Поохали, поехали! — подходя к извозчику и усаживаясь рядом с детьми, сказала Марина. — Леня, садись с Никичем и Кулешей!
— Нет… — рванулась было Динка, но мальчик погрозил ей пальцем и побежал к другому извозчику. По дороге Кулеша сказал:
— Привет тебе, Леня, от Степана!
— Он вышел? — обрадовался Ленька.
— Конечно. Держали, держали, но улик-то ведь нет! Улики все в бубликах спрятались! — весело подмигнув мальчику, сострил Кулеша.
Оба расхохотались. А Никич озабоченно сказал:
— Смех смехом, а вот не опоздать бы к поезду!.. — Не опоздаем! — сказал Кулеша. — Я все часы перевел на двадцать минут вперед. Это совершенно необходимо, когда едут женщины и дети!
На вокзал приехали к первому звонку. Суетились. Наскоро забрасывали в купе картонки, чемоданы. Марина, открыв окно, давала последние наставления Никичу:
— Скажите Лине и Малайке, что как только мы устроимся, то сейчас же выпишем их к себе. Скажите Олегу, чтоб не беспокоился. Я напишу ему…
Никич стоял на перроне и махал рукой детям. Кулеша делал какие-то гримасы Динке; девочка смеялась.
Наконец поезд двинулся. Марина прислонилась к окну и закрыла глаза.
— Не тревожьте ее… — тихо сказал девочкам Ленька.