В жизни Леньки редко бывали счастливые дни. Но сегодня ему повезло. Утром, пробравшись за пассажирами на пароход, он благополучно проехал в город и тут же, на пристани, заработал пятнадцать копеек у одной сердобольной барыньки, которой помог добраться с двумя чемоданами до извозчика.
— Сколько тебе? — спросила барынька.
Но Ленька, не считая свою помощь за большой труд, махнул рукой:
— Ладно… Чего там!
Барынька сунула ему гривенник, а потом, увидев, как просияли глаза мальчика, растрогалась и добавила пятачок. Это была удача, и Ленька сразу почувствовал себя человеком с деньгами. Он ходил по базару и, ощущая мучительный голод, приценивался то к пирогам, которыми торговал разносчик, то к горячей картошке, политой бараньим жиром… Особенно долго стоял он в обжорном ряду, наблюдая, как к длинному столу один за другим подходили люди и, заплатив три копейки, получали из рук торговки окутанную душистым паром жестяную миску с мятой картошкой. Соблазнительный запах щекотал ноздри, но Ленька не решался отдать сразу целых три копейки и, махнув рукой, отошел подальше, сказав себе свою любимую фразу:
«Чего тут… Не маленький небось…»
Приценялся он и к толстым румяным бубликам… Но всё казалось ему слишком дорого, и в конце концов он купил на две копейки горбушку хлеба и остался очень доволен собой. Но хлебом ему пришлось поделиться с Федькой, которого он встретил на базаре. Федька с утра продавал за гроши мелкую рыбешку, но рыбешка шла туго, Федька оголодал и собирался уже домой.
— Погоди… может, еще продашь! — разламывая пополам свой хлеб, сказал Ленька. — Тебе бы Макаку сюда! — засмеялся он, вспомнив свои торги рыбой.
Но Федьке было не до смеха. — Меня нонче Митрич обещался взять с собой. — сказал он. — А из-за этой дряни и ловлю пропущу… Знаешь что? — предложил он Леньке. — Бери ее себе! Что продашь, а что сваришь дома!
Ленька согласился и занял Федькино место. Вначале ему повезло, и он умудрился заработать десять копеек, но потом дело застопорилось, и последнюю кучку никто не хотел брать, А между тем базар был в полном разгаре, и Ленька боялся потерять заработок.
«Возьму домой, похлебку сварю», — подумал мальчик и, сложив рыбу в корзинку, которую оставил ему Федька, пошел на пристань…
Его привлекала столовая.
«Поглядеть бы, нет ли там опять дяди Степана?»
Но дяди Степана не было, зато Леньке снова удалось заработать немного денег, и он решил купить Динке большое румяное яблоко. Выбрав на возу самое лучшее яблоко, он прибавил к нему еще два поменьше и, заплатив, отошел.
Его беспокоила мысль о своем новом знакомом.
«Может, дома сидит… А может, на работе где-нибудь? — раздумывал Ленька. — А может, голодный?»
Мальчик решил купить хлеба и отнести Степану рыбу.
«Тот раз он меня кормил, а этот раз я его накормлю!» — радовался Ленька, шагая по грязному переулку и взбираясь по скрипучей лестнице деревянного флигеля.
Степан был дома.
— Вот и хорошо, что ты пришел! — весело сказал Степан. — А у меня вчера получка была! Сестра денег прислала, да за урок я получил! Пойдем в студенческую столовую обедать! — предложил он, садясь на кровать и натягивая на босые ноги ботинки.
Но Леньке не хотелось обедать за его счет.
— У меня есть рыба… — сказал он. — Я бы, дядя Степан, сварил похлебку, вот мы и наелись бы!
— Ну что ж! — согласился Степан, заглядывая в Ленькину корзинку. — Чего лучше! Сварим похлебку! Только один уговор: не называй ты меня дядей! Терпеть не могу всех этих дядей, тетей! — стаскивая ботинок, сказал он.
Ленька засмеялся.
— Ясно, смешно! Мы с тобой взрослые люди: ты Леонид, и я Степан! Ну, вываливай свою рыбу около печки, сейчас будем хозяйничать!
Сидя на корточках, они вдвоем выпотрошили рыбу, покормили спустившуюся с чердака голодную кошку, потом развели огонь и, поставив варить похлебку, разговорились. Польщенный тем, что Степан называет его Леонидом и считает его за равного себе, взрослого человека, Ленька вдруг почувствовал собственное достоинство и независимость; булькающая в кастрюле рыба и хлеб, выложенный им на стол, также прибавляли ему чувство независимости, а простое, дружеское отношение Степана располагало к доверию. Ленька рассказал о своем бегстве от хозяина и жизни на утесе.
— Как орел живу! — похвалился он.
— Это хорошо, это даже очень здорово; — задумчиво сказал Степан, закуривая папироску и пуская в потолок дым. — Но ведь вот какая неприятность: за летом приходит осень… дожди… Пожалуй, подмочит тебя на твоем утесе, а? — глядя на Леньку добрыми близорукими глазами, спросил он.
— Не подмочит! — засмеялся Ленька. — Я под камнем сплю!
Степан пощипал рыжий клинышек своей бородки и кивнул головой:
— Ну, спи пока под камнем! А зимой, если я до тех пор не получу бесплатную квартиру, будешь жить со мной!
— Это что же — тюрьму? — догадался Ленька.
— Ну да! Мало ли что может случиться… Вот поднял бы ты тот раз бумажку и крикнул бы: «Держите его!» — так сейчас же меня, голубчика, и сцапали бы, сказал Степан.
— Я не предатель и не сыщик! — обиделся Ленька.
— А есть и предатели и сыщики, — бросая в угол папиросу, сказал Степан.
— А где же они есть? Если, например, среди рабочих, так там их нету… пожал плечами Ленька.
— Почему — нету? Попадется вот такая бумажка какому-нибудь холую, подхалиму хозяйскому, вот он нанесет ее куда надо, а там начнется слежка… заметил Степан.
— Так вы поаккуратней! Глядите, кому кладете… — нахмурился Ленька.
Степан поднял кастрюлю, подсыпал в жаровню углей, взял ложку.
— А ну, попробуй! — сказал он вместо ответа и выдвинул из-под кровати сложенную горкой грязную посуду. — Вот, кстати, тарелок этих, ложек, плошек у меня набралось до черта! И пачкаются, понимаешь ли ты, и мыть их надо! Одним словом, лишняя посуда затрудняет жизнь! Не возьмешь ли на свой утес хоть половину? — наливая в миску воды из ведра и гремя тарелками, предложил Степан.
— Возьму! — засмеялся Ленька. — Мне как раз есть не на чем.
— Вот и хорошо! Бери грязную — там Волга у тебя под рукой, вымоешь… засовывая в Ленькину корзинку миску И две тарелки, сказал Степан. — На вот и ложки. Срязу тебе кладу, чтооб не забыл.
Ленька, хохоча, помог ему собрать посуду.
— Чудной вы! — сказал он.
— Да не чудной я, а просто, понимаешь ли ты, некогда мне тут себя обхаживать, как старую барыню…
— А вы куфарку возьмите! — развеселившись, посоветовал Ленька.
— Только этого мне еще не хватало! — серьезно сказал Степан.
Убрав со стола книги, Ленька поставил тарелки, налил похлебку, нарезал хлеб. Ели молча, обжигаясь и откусывая большими кусками хлеб.
— Вот как мы! — весело сказал Степан, отодвигая пустую кастрюлю. — Да разве за нами кто угонится? — пошутил он, снимая с жаровни чайник.
Чай пили, заваренный прямо в жестяном чайнике. Пили долго, прикусывая сахар от одного куска. Никогда еще не ел и не пил Ленька так вкусно и сытно. И нигде еще не чувствовал он себя таким вольным человеком, как у Степана.
Размякнув от горячего чая и благодарности, мальчик глядел на своего нового друга и думал о том, что каждый поход Степана с запрещенными бумажками очень опасен и что он, Ленька, мог бы запросто помогать ему в этом деле.
— А что, Степан, — робко сказал он, — если бы я, например, заместо вас ходил бы с бумажками? Меня хоть и выследят, в случае чего, так мне ничего не будет!
— Не понимаешь ты, что говоришь! — серьезно сказал Степан. — Эти бумажки драгоценная вещь; надо, чтобы ни одна зря не пропала, а ты сунешь кому не надо… Кто ж тебе доверит такое важное дело?
— Уж так не суну, как вы… Попали на труса, он и выбросил. Хорошо, я подобрал… — осмелев, сказал Ленька и тихо добавил: — Я бы в бублики их…
— «В бублики, в бублики»! У самого хлеба нет, а он насчет бубликов толкует… Что это — одна или две? Молчи уж… А главное, держи язык за зубами — вот все, что от тебя требуется, раз уж свела нас судьба!
— Об этом не беспокойтесь, — сказал Ленька.
Степан лег и, закинув ноги на спинку, кровати, сказал:
— Сегодня я сам себе забастовку объявил! Дай-ка мне со стола вон ту книгу.
Лкнька дал ему книгу и, подперев рукой щеку, задумался о таких людях, как Степан и дядя Коля. Легко с ними и хорошо. Может, потому, что они просто хорошие люди, а может, потому, что, не жалея себя, борются за простой народ. А что, дядя Степан… — начал он. — Что, тетя Леонид? — прервал его Степан, глядя смеющимися глазами из-под раскрытой книги. Но Ленька не засмеялся.
— А что, Степан, — поправился он, — между вами, политическими, тоже есть предатели?
Степан положил книгу и сел:
— Между нами, политическими, — их нет, но к нам затесываются иногда предатели. На моем веку был один такой случай…
— Был? Предатель? И все тайны ваши узнал? — с замирающим сердцем спросил Ленька.
— Все не все… но одно очень важное дело он нам провалил… Донес в полицию, и многих товарищей тогда арестовали… в том числе и твоего дядю Колю, — хмуро сказал Степан.
— Мой дядя Коля? Он большевик назывался… Но его еще тогда взяли, три года назад, вот за эти самые бумажки. Полиция обыск делала… Я все помню, сказал Ленька.
— Да нет! Тогда он недолго сидел… А это дело весной было. Многих посадили. Меркурий всех знал в лицо… — задумчиво сказал Степан.
— Меркурий? — не понял Ленька.
— Ну, имя такое у этого предателя… Да что ты все спрашиваешь! Проговоришься где-нибудь… Сказал тебе что мог, и хватит с тебя!
— Степан! — трогая его за плечо и присаживаясь на кровать, сказал Ленька. — Ведь я любил того дядю Колю!.. Я одного человека только так любил…
— Ну? — вопросительно поднял брови Степан.
— Так вы скажите, где он сидит? Я, может, схожу к нему! Выпрошусь как-нибудь!
— Нет, не сходишь и не выпросишься, а если не желаешь ему зла, то забудь о нем. Понял? У дяди Коли есть товарищи, они о нем заботятся. А ты забудь! — сурово повторил Степан.
— Не забуду. Пойти не пойду, а не забуду, — горько и упрямо повторил Ленька.
— Если я что-нибудь о нем узнаю, то скажу тебе, — смягчился Степан.
Ленька кивнул головой и вытер глаза.
— А того предателя споймали? — тихо спросил он, помолчав.
— Нет. Скрылся, — коротко ответил Степан, утыкаясь носом в книгу.
Глаза Леньки потемнели и губы крепко сжались.
— Значит, — сказал он, вставая и в упор глядя на Степана, — сначала проглядели, а потом упустили… Чтоб еще кого посажал…
Степан снова отложил книгу и потянул Леньку за рукав.
— А по-твоему, что надо было с ним сделать? — с интересом спросил он.
— Убить! — коротко и решительно сказал Ленька. Степан расхохотался и, засунув руки в карманы, быстро заходил по комнате.
— Не так все просто, — пробормотал он, — не так все просто!
Потом подошел к столу, отпил глоток холодного чаю и вдруг рассердился на себя и на Леньку за весь этот разговор:
— Что ты душу из меня вытягиваешь? Не хочу я больше об этой сволочи говорить! А ты, понимаешь ли ты, все время лезешь не в свое дело! То с бубликами, понимаешь ли ты, то с этим предателем… — Степан совсем запутался и, увидев испуганное лицо Леньки, засмеялся. — Тебя бы в организаторы надо!
Ленька тоже засмеялся, и мир был восстановлен. Поболтав о разных пустяках, мальчик собрался уходить.
— Подожди, — сказал Степан и, порывшись на вешалке, нашел среди старой одёжи свой пиджак. — На-ка, примерь! Будешь носить в холодную погоду.
Ленька примерил. Пиджак был широк и длинен.
— Это ничего, — сказал Степан, — а вот рукава придется подрезать. Клади их на стол! Сейчас я наточу нож.
Он поточил о печку нож и, смерив оба рукава, решительно обкромсал их.
— Теперь надевай! — Да вот тебе еще на дорогу! — доставая из кармана новенький полтинник, сказал Степан. Ленька попятился.
— Пинжак возьму, а денег не возьму, — запротестовал он. Степан нахмурился.
— Хочешь дружить, так бери запросто, без всяких антимоний, — серьезно сказал он.
Ленька испугался и взял… Новенький, блестящий полтинник показался ему неслыханным богатством, и, прощаясь со Степаном, он с чувством сказал:
Со всех сторон хороший вы человек, как мой дядя Коля!
На пароходе Ленька ехал с билетом и на утес явился, как именинник. В одном кармане дареного пиджака у него лежало большое яблоко для Динки, в другом полфунта сахару и осьмушка чаю. После чаепития со Степаном Ленька решил, что чай — это самый питательный и благородный напиток на земле. Кроме того, он чувствовал себя взрослым и жаждал во всем подражать своему новому другу.
Вынув из корзины посуду и завернув в тряпочку Федькину долю от проданной рыбы, Ленька отложил ее в сторону. Потом посчитал оставшиеся от покупок медяки и, вынув на ладонь полтинник, со счастливой улыбкой подумал:
«Это на лодку. Прикопим с Федькой еще четыре с полтиной и купим лодку! Вот Макака обрадуется!» Он посмотрел на заходящее солнце и с грустью подумал, что сегодня поздно бежать к Динке, так как пароход «Гоголь» уже пришел и мать девочки дома.
«Завтра пораньше пойду…» — успокоил себя Ленька и, еще раз полюбовавшись своим полтинником, спрятал его в карман. Потом снял пиджак и, бережно сложив его, оглянулся, ища достойного места для такой богатой обновы.
— Лень… Лень… Лень… — жалобно и протяжно донеслось вдруг откуда-то издали.
Мальчик вздрогнул, прислушался.
— Лень… Лень… — плакал знакомый голос.
— Макака!
Ленька бросил пиджак и, вихрем перелетев на обрыв, беспомощно заметался во все стороны:
— Макака! Макака!