Уже от мыслей никуда не деться.
Пей или спи, смотри или читай,
Всё чаще вспоминается мне детства
Зефирно-шоколадный рай.
Ремень отца свистел над ухом пряжкой,
Глушила мать штормящий океан
Вскипевших глаз белёсые барашки,
И плавился на нервах ураган.
Отец прошёл войну, он был военным,
Один в роду оставшийся в живых.
Я хлеб тайком носил немецким пленным,
Случайно возлюбя врагов своих.
Обсосанные игреки и иксы
Разгадывались в школе без конца,
Мой чуб на лбу и две блатные фиксы
Были решённой формулой лица.
Я школу прогулял на стадионах,
Идя в толпе чугунной на прорыв,
Я помню по воротам каждый промах,
Все остальные промахи забыв.
Иду, как прежде, по аллее длинной,
Сидит мальчишка, он начнёт всё вновь.
В руке сжимая ножик перочинный,
На лавке что-то режет про любовь.
Расцвел камин костром пунцовым,
Расцвел костром.
Целую долго я лицо Вам,
Под серебром.
Вы пунцовеете, маркиза,
Цветком костра.
Изящна грезовость эскиза
И так остра.
Хотите спелого дюшеса,
Как Ваша грудь?
Люби поэта, поэтесса,
И строфы сгрудь.
Подайте, нимфы и сирены,
Вина, вина, —
Светлей под винные рефрэны
Волшба звена.
Бряцайте, грезовые звенья,
Сплетаясь в цепь,
Пылайте, красные поленья,
Как лес, как степь.
Беги, испытанный прозаик,
В провалы ниш:
Ты не поймешь души мозаик
И осквернишь.
Целую страстно я лицо Вам, —
Гроза и гром!
Расцвел камин костром пунцовым,
Расцвел костром.
