На Арину осеннюю — в журавлиный лёт —
собиралась я в странствие,
только не в теплые страны,
а подалее, друг мой, подалее.
И дождь хлестал всю ночь напролет,
и ветер всю ночь упрямствовал,
дергал оконные рамы,
и листья в саду опадали.
А в комнате тускло горел ночник,
колыхалась ночная темень,
белели саваном простыни,
потрескивало в старой мебели…
И все, и все собирались они,-
возлюбленные мои тени
пировать со мной на росстани…
Только тебя не было!
полно, моя девочка, разве мы похожи на инвалидов.
разве мы не знаем пустынь отчаянья лучше гидов.
разве не садимся за стол, ни жестом себя не выдав,
не киваем их шуткам, сплетням и новостям?
полно, моя девочка, разве мы сознаемся в чем-то старшим.
да и что они сделают нам, истаявшим,
нам, уставшим, —
мы самоубийцы с хорошим стажем,
маме с папой мы ничего не скажем.
и судмедэкспертам.
и дознавателям.
и властям.
полно, моя девочка, разве мы похожи на мертвых кукол,
над которыми дребезжащий, с сиреной, купол, —
ты пошла меня проводить, он тебя укутал,
мы стоим и сдыхаем медленно, по частям.
кто вписал это все, пока ангел спал над своей тетрадкой?
боль будет чудовищной.
будет правильной.
будет краткой.
пока нас укладывают в пакеты, гляди украдкой,
и реви, и реви, реви над своей утраткой.
а потом возвращайся назад
к гостям.
