Все живое особой метой
Отмечается с ранних пор.
Если не был бы я поэтом,
То, наверно, был мошенник и вор.
Худощавый и низкорослый,
Средь мальчишек всегда герой,
Часто, часто с разбитым носом
Приходил я к себе домой.
И навстречу испуганной маме
Я цедил сквозь кровавый рот:
«Ничего! Я споткнулся о камень,
Это к завтраму все заживет».
И теперь вот, когда простыла
Этих дней кипятковая вязь,
Беспокойная, дерзкая сила
На поэмы мои пролилась.
Золотая, словесная груда,
И над каждой строкой без конца
Отражается прежняя удаль
Забияки и сорванца.
Как тогда, я отважный и гордый,
Только новью мой брызжет шаг…
Если раньше мне били в морду,
То теперь вся в крови душа.
И уже говорю я не маме,
А в чужой и хохочущий сброд:
«Ничего! Я споткнулся о камень,
Это к завтраму все заживет!»
Как-то всё уладится, заживёт.
Я уже давно тебе не пишу.
Вот ещё один пролетает год,
Словно нераскрывшийся парашют.
Как-то всё уладится, не впервой.
Мы проснёмся прежними в январе,
Снег лежит непуганый, молодой,
Лепят бабу снежную во дворе.
Отчего же муторно, отчего
Засосёт под ложечкой поутру?
Человек – забавное существо:
«Все умрут, а я один не умру».
Распахнутся белые покрова,
Город снегом намертво занесён.
Мы опять неправы, а жизнь права,
Потому она побеждает всё.
Потому не думаю наперёд,
Никуда по-прежнему не спешу.
Парашют откроется, снег сойдёт,
Я тебе когда-нибудь напишу.
