Сначала в груди возникает надежда,
неведомый гул посреди тишины.
Хоть строки
еще существуют отдельно,
они еще только наитьем слышны.
Есть эхо.
Предчувствие притяженья.
Почти что смертельное баловство…
И — точка.
И не было стихотворенья.
Была лишь попытка.
Желанье его.
Он любил её «по-весеннему»:
Как сошедший с ума юнец.
Вечерами читал Есенина
Под биение двух сердец.
Покупал в переходах ландыши,
По бутИкам искал духи,
И бальзамом ложилось нА душу
То, что любит она стихи.
Сам готовил супы домашние.
Если мёрзла, то кутал в плед.
И казалась совсем не страшною
Эта разница в тридцать лет.
Верил он: за простыми фразами
Скрыто то, что любви полна
Эта девочка большеглазая
В тонком платьице изо льна.
…
Но однажды, декабрьской стужею,
(Это было уже зимой),
Как обычно, с работы к ужину
Не вернулась она домой.
Он метался медведем раненым
В закоулках, ночных дворах,
И внутри него адским пламенем
Разгорался животный страх.
Он обзванивал все инстанции,
Он искал её вновь и вновь…
Клеил фото в метро, на станциях,
Со словами «Ищу любовь!»
Падал к вечеру, как подкошенный,
На пропахший духами плед.
И за несколько дней (не больше!) он
Постарел на десяток лет.
…
Он заметил… заметил сразу их!
Он услышал знакомый смех.
Парень. Девочка большеглазая.
Та же курточка: лисий мех.
Попытался ей крикнуть: как же так?
(Кровь прихлынула вдруг к лицу)
Ты меня схоронила заживо,
И сбежала тайком к юнцу!
Но увидев себя, обросшего,
В отраженье витрины, сник.
Что ей вспомнить о нём хорошего? –
Он совсем для неё старик.
Боль схватила клещами зА душу.
Он поплёлся в родной квартал.
……
Он когда-то дарил ей ландыши
И Есенина ей читал…
