Нахожусь ли в дальних краях,
ненавижу или люблю —
от большого,
от главного я —
четвертуйте —
не отступлю.
Расстреляйте —
не изменю
флагу цвета крови моей…
Эту веру я свято храню
девять тысяч нелёгких дней.
С первым вздохом,
с первым глотком
материнского молока
эта вера со мной.
И пока знаком,
и пока, не сгибаясь, хожу
по не ставшей пухом
земле,
и пока я помню о зле,
и пока с друзьями дружу,
и пока не сгорел в огне,
эта вера будет жива.
Чтоб её уничтожить во мне,
надо сердце убить
сперва.
Этот год нас омыл, как седьмая щèлочь,
О которой мы, помнишь, когда-то читали?
Оттого нас и радует каждая мелочь,
Оттого и моложе, как будто бы, стали.
Научились ценить всё, что буднями было:
Этой лампы рабочей лимит и отраду,
Эту горстку углей, что в печи не остыла,
Этот ломтик нечаянного шоколада.
Дни «тревог», отвоёванные у смерти,
Телефонный звонок — целы ль стёкла? Жива ли?
Из Елабуги твой самодельный конвертик, —
Этих радостей прежде мы не замечали.
Будет время, мы станем опять богаче,
И разборчивей станем, и прихотливей,
И на многое будем смотреть иначе,
Но не будем, наверно, не будем счастливей!
Ведь его не понять, это счастье, не взвесить.
Почему оно бодрствует с нами в тревогах?
Почему ему любо цвести и кудесить
Под ногами у смерти, на взрытых дорогах?
