Она несла все это — мир забот,
Мир милости и страха, и все это,
Как дерева в лесу, тянулось к свету,
Вне образности, как ковчег завета,
Как образ славы, вышедшей в поход.
И вынесли все это до вершин —
Летящее, огромное, чужое,
Угадывающее лишь порою —
Спокойно, как несущая кувшин,
Налитый до краев. Но в некий миг,
Ее обрекший на преображенье,
Впервые белый плат зависшей тенью
Спустился на открытый светлый лик
Почти непроницаемым покровом.
И вот на все вопросы о судьбе
Дает один ответ туманным словом:
«В тебе, о бывшее дитя, в тебе».
Дедов бор, полотно, и неспешно влачащийся поезд,
Стены чащи угрюмой… И вдруг —
Горизонт без конца, и холмов фиолетовых пояс,
И раскидистый луг.
Ярко-белых церквей над обрывами стройные свечи,
Старый дуб, ветряки —
О, знакома, как детство, и необозрима, как вечность,
Эта пойма реки.
Вновь спускаться ложбинами к добрым лесным великанам,
К золотому костру,
Чтобы утром встречать бога-Солнце над белым туманом
И стрекоз синекрылых игру;
Возвращаясь на кручи, меж серой горючей полыни
Подниматься в вечерний покой,
Оглянуться на лес, как прощальное марево, синий
За хрустальной рекой,
Где я шёл, где блуждал по зеленым певучим дорогам,
Только дикие стебли клоня;
Сердце мирное Солнцу открыть — неизменному богу
Мимолетного дня.
