Жардэн де плант, Париж
В глазах рябит. Куда ни повернуть их —
одни лишь прутья, тысяч прутьев ряд.
И для нее весь мир на этих прутьях
сошелся клином, притупляя взгляд.
Беззвучным шагом, поступью упругой
описывая тесный круг, она,
как в танце силы, мечется по кругу,
где воля мощная погребена.
Лишь временами занавес зрачковый
бесшумно поднимается. Тогда
по жилам бьет струя стихии новой,
чтоб в сердце смолкнуть навсегда.
Рубилъ мужикъ дрова у самыя рѣкb,
Въ которой воды глубоки:
Упалъ топоръ на дно: мужикъ надъ нимъ страдаетъ.
И плачетъ и рыдаетъ;
Потерянъ день: пройдетъ дрова рубить пора:
Да жаль и топора;
Безъ денегъ етова ни кто не дастъ на рынкѣ;
Хотя для дровъ,
Да на воровъ
И много топоровъ:
А денегъ у нево гораздо мало въ крынкѣ.
Меркурій сжаливься приходитъ на рѣку,
И обѣщаетъ мужику,
Что онъ по дну рѣки порыщетъ,
Сѣкиру сыщетъ:
И мужику
Онъ сиру,
Златую подаетъ сѣкиру.
Кричитъ мужикъ: сѣкира не моя:
Даетъ серебряну: и ета не моя:
Даетъ желѣзную: вотъ ето то моя,
И ету упустилъ на етомъ мѣстѣ я:
Я злата и сребра и въ домѣ не имѣю,
И лгати не умѣю:
Не всякъ такъ честно говоритъ:
Меркурій за ето ему и тѣ даритъ.
Другой увидѣвъ то, въ рѣку топоръ кидастъ,
И такъ же какъ и тотъ рыдаетъ,
И золотой сѣкиры ожидаетъ.
Меркурій говорилъ нахальну мужику:
Искати топора ты самъ поди въ рѣку.
