Жил Александр Герцевич,
Еврейский музыкант, —
Он Шуберта наверчивал,
Как чистый бриллиант.
И всласть, с утра до вечера,
Заученную вхруст,
Одну сонату вечную
Играл он наизусть…
Что, Александр Герцевич,
На улице темно?
Брось, Александр Сердцевич, —
Чего там? Все равно!
Пускай там итальяночка,
Покуда снег хрустит,
На узеньких на саночках
За Шубертом летит:
Нам с музыкой-голубою
Не страшно умереть,
Там хоть вороньей шубою
На вешалке висеть…
Все, Александр Герцевич,
Заверчено давно.
Брось, Александр Скерцевич.
Чего там! Все равно!
Полные народа
Улицы большие,
Шум непрестающий,
Зданья вековые,
И под небом звездным
Город бесконечный, —
Обо всем об этом
Я мечтала вечно;
У себя в деревне,
В тишине, в покое
Все это казалось
Мне прекрасней вдвое.
А теперь, в столице,
Я томлюсь тоскою:
И по роще темной,
Пахнущей смолою,
Где поутру хоры
Птичек раздавались
И деревья с шумом
Медленно качались;
И по речке синей,
Что течет небрежно
И журчит струями
Вдумчиво и нежно,
Берега лаская
Влагою прохладной;
И по иве старой,
Чтосклонилась жадно
Над прудом широким,
И в него глядится,
И как будто вечно
Жаждою томится…
Есть еще сосед там,
Он простой, несветский,
Но он весь проникнут
Добротою детской…
Повидаться с ним бы
Я теперь желала
И сказать, как прежде
Я глупа бывала…
