Его глаза — подземные озера,
Покинутые царские чертоги.
Отмечен знаком высшего позора,
Он никогда не говорит о Боге.
Его уста — пурпуровая рана
От лезвия, пропитанного ядом;
Печальные, сомкнувшиеся рано,
Они зовут к непознанным усладам.
И руки — бледный мрамор полнолуний,
В них ужасы неснятого проклятья,
Они ласкали девушек-колдуний
И ведали кровавые распятья.
Ему в веках достался странный жребий —
Служить мечтой убийцы и поэта,
Быть может, как родился он — на небе
Кровавая растаяла комета.
В его душе столетние обиды,
В его душе печали без названья.
На все сады Мадонны и Киприды
Не променяет он воспоминанья.
Он злобен, но не злобой святотатца,
И нежен цвет его атласной кожи.
Он может улыбаться и смеяться,
Но плакать… плакать больше он не может.
Нельзя мне больше плакать,
Есть важная причина —
Вчера сказал мне папа,
Что я уже мужчина.
Мужчины не боятся
Без мамы оставаться,
Мужчины закаляются
И сами одеваются.
Мужчина очень гордый,
Он не грубит соседу,
Он две тарелки каши
Съедает за обедом.
Он не боится «буки»,
Что может вдруг прийти,
Мужчина знает буквы
И счёт до десяти.
Но если очень-очень
По маме затоскую,
Мне папа разрешает
Пролить слезу мужскую.
Одну! — и сразу вытереть,
А то ещё польются,
И чтоб никто не видел,
Сейчас же отвернуться.
А так… Нельзя мне плакать,
Есть важная причина,
Вчера сказал мне папа,
Что он и я- мужчины.
